Читать книгу - "Ксеродерма - Николай Шаталов"

в конце концов, я в вашем кабинете. Прошу прощения, доктор, но на коленях прощение просят, делают предложение женщинам, в храмах стоят, Богу молятся, а вы по ним молотком. Нехорошо и неприятно.

— Это особенности работы врача-невролога — постучать, поколоть, может, и получится что-то разыскать в молчащем организме. Каждая профессия сопровождается стуком или звоном определённой тональности. Полюбопытствуйте у гинекологов.

— Вы часто обращаете внимание на камни под ногами? Мимо каждый день проходит огромное количество умных, думающих людей, а они молчат. И вам останавливаться не стоит. Занимайтесь своим делом, а я буду молчать.

— Спасибо за поддержку.

С годами всё сужается — сначала круг друзей, затем круг интересов и общения, и всё из-за банального сужения сосудов.

Разорванные цепи — вечный признак свободы. Разорванные жизненные цепи — тяжесть, разорванные цепочки, связывающие клетки головного мозга — безумие.

И жизнь прекратилась, а мы ещё живём.

Если ты видишь только одну дверь, может, это и есть счастье?

Хладнокровно двери закрываются.

Люди спорят

Будьте вежливы. Двери открываются.

Когда начинают петь соловьи, то собаки прекращают скулить, вороны каркать, коты орать, а мужчины на мгновение задерживают дыхание.

Мне повезло сегодня, я осматривал женщину. У неё было удивительно доброе тело. Я что-то говорил, трогал доступные места кончиками пальцев и наслаждался его добротой.

Потом ей пришлось уйти рассерженной и возмущённой. А я остался, и я действительно был зол.

— Уважаемая коллега.

— У коллеги есть имя.

— Я всегда его помню.

— И на этом спасибо.

— Ты могла быть и помягче. Нельзя подобным образом разговаривать с женщиной. Я больше не буду, милая моя, приглашать тебя на консультацию к порядочным и воспитанным людям. Задавай подобные вопросы лучше в своём кабинете и своим пациентам, а с моими будь сдержанней и тактичнее, и ещё раз тактичнее.

— Что я такого особенного сказала?

— Ничего особенного! Это всё равно, что спросить обремененную большим семейством женщину: «А ты помнишь, как я в тебя кончал?».

— Мне подобное приходилось слышать не один раз, и не от одного мужчины. Только ты мне об этом никогда не напоминал.

— Да и семейство у тебя не очень большое.

— Радует, что ты в его создании не участвовал. Женщине иногда стоит узнать о себе правду. Это — как богатые без бедных. Если ничего не знают друг о друге, и жизнь не интересна. И нет ни дня, ни ночи, ни даже времён года.

— Все друг другу говорят правду с частыми вкраплениями лжи. Этот закон не прочитаешь в открытых источниках, но ни для кого он не секрет.

— Возьми себя в руки, или, ради прощения, прикажешь целовать тебя во все инъекционные места?

— Она должна повторно прийти через неделю. Я уже представляю её лицо, она наверняка заплачет, начнет обвинять, зачем я тебя пригласил, зачем всё рассказал, как она должна после этого жить?

— Вот и будет что обсудить, в чем покаяться. Жизнь без страстей — все равно, что существование без песка в великой и жаркой пустыне Сахара. Сделай мне кофе, но перед этим, убедительно прошу тебя, вытри слюни и сопли. Прочих твоих выделений, если ты ещё помнишь, я наглоталась предостаточно. Ты был, есть и останешься вечным двоечником, и зачем к тебе больные только ходят?

— Себя показать.

— Если идеально знать анатомию и физиологию человеческого тела, то любить его, тело просто невозможно. Сначала возникает банальное любопытство, а потом великое разочарование.

— Согласен, но эту пациентку буду помнить долго.

— Был у меня когда-то мужчина, и любила я его страстно и нежно не за то, как он мочится, поглощает приготовленную мною пищу, и не за его великолепно натренированное тело, и не за его походку или умение правильно и ровно дышать. Женщина может просто любить, зная о человеке всё, на пять с плюсом или с небольшим минусом. Не рефлектировать и не закатывать истерик. Инстинкты называют низменными, потому что после них можно кричать, скандалить, а потом снова совокупляться. Ты меня понял?

— Временно.

— И оборвались чувства, замерев, и я вдруг поняла, что моя раздавленная совесть для него оказалась не первой и, пожалуй, совершенно неуместной и абсолютно ему не нужной.

Она была по-прежнему зла, красива и умна. Меня всегда удивляло, как можно было в течение такого длительного времени сохранять столь классных, злых, неуёмных чертей в глубоком омуте её души.

Если тебя раздражают окружающие, видимое и невидимое вокруг тебя, приди домой, открой дверь и посмотри туда в течение часа. Многое сгладится, образуется и что-то, возможно, и содрогнётся. Это лучше, чем бестолково поднимать руки вверх, затем медленно опускать.

Говори сколько угодно, зубам это безразлично.

Здоровье всегда под ногами, а не под задом, и мы его пинаем, не замечая того.

Самое главное ‒ увидеть край, а то так и пойдешь дальше.

Будьте аккуратны, двери закрываются.

Люди дрожат

Будьте особо внимательны! Двери открываются.

Болезни для людей не я придумал, они возникли без меня.

Суть не в падении или взлёте, суть в земле, на которой это всё или начинается, или заканчивается.

Всё приготовилось. Всё напряглось. Все успокоилось.

И животные замирают перед грядущей катастрофой. Люди не замирают до, но неуёмно беснуются после.

Крик был громкий. На одно мгновенье всё замерло, остановилось. Потом всё встало на дыбы. Потом я отчетливо услышал звук падения живого человека.

Мёртвое тело падает по-другому, ибо душа уже отошла.

После этого люди засуетились, забегали, они не могли стоять, смотреть, думать. Время для паузы безвозвратно улетучилось, как улетучилось время упавшего человека.

Моё время, отведённое для разговоров, исчезло в том же направлении, и я сам двинулся туда же.

Дальше всё, как обычно в подобных ситуациях.

В коридоре на полу лежал молодой мужчина. Судороги тонико-клонические. На голове свежая кровь. Рядом с ним никого не было. Все испугались и отошли в сторону.

Свежая кровь и потеря сознания никогда не сближали людей, они просто обостряли их чувства.

Бедняга немного не успел дойти до моего кабинета. Я его сразу узнал. Это мой пациент. Несмотря на падучую болезнь, хороший, спокойный, уравновешенный человек.

Никто не знает, где и когда ему придется упасть, и как тяжело и глубоко будет это падение.

На войне приходится бежать по минному полю, а в жизни ‒ по полю с граблями.

На сей раз земля обетованная оказалась перед моим кабинетом. Вроде бы обошлось. Я продолжал держать его несильно, как и подобает в подобных случаях.

Иногда болезнь сдерживать не нужно, как и