Читать книгу - "Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой"

Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Петиоторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети,заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своейкомнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни — старухой. Но та же рана,которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.

Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точнотак же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того какглубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как ифизическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.

Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена.Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни — любовь — еще живав ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.

Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей.Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд ипоследние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последниенедели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.

Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташадрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели.Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташаподозвала ее к себе.

— Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.

— Ты устала — постарайся заснуть.

— Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.

— Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, — сказалакняжна Марья.

Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривалалицо княжны Марьи.

«Похожа она на него? — думала Наташа. — Да, похожа и непохожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня.Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит?Да, она прекрасная».

— Маша, — сказала она, робко притянув к себе ее руку. —Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будемсовсем, совсем друзьями.

И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи.Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.

С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась тастрастная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Онибеспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую частьвремени проводили вместе. Если одна выходила, то другая была беспокойна испешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие междусобой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувствосильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизнитолько в присутствии друг друга.

Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях,они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнемпрошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своегоотца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманиемотворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзиихристианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжнойМарьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторонужизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение,потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила вдругой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшейрассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежденепонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.

Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем,чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была вних, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, онизабывали его.

Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, чтовсе постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на неенеожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потерикрасоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку,удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на своевытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должнобыть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.

Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчасже невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуясилы и наблюдая за собой.

Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Онаеще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, — кликнула темгрудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.

Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ейнепроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежныемолодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своимижизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и незаметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, играф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться сдокторами.