Читать книгу - "Слово о солдате - Вера Михайловна Инбер"

не плохо говорил по-русски, так как родился и рос в семье немца-управляющего у курских помещиков, бежавших от Октябрьской революции в Германию; был взят из запаса, имел уже почтенную лысину на темени и мечтал добраться поскорее до бывших хозяйских владений.

Замысел фон Гана состоял в том, чтобы доказать воочию молодым офицерам полка полную справедливость слов их командира, он спешил опросить оставшихся в селе раненых красноармейцев, нет ли из них украинцев.

2

Четверо украинцев сержант Задорожный, красноармейцы Линник, Очеретько и Готковой и четверо русских младший сержант Молодушкин, красноармейцы Плотников, Колдобин и Семенов были отобраны фон Ганом из числа контуженых и тяжело раненных, но, по его мнению, могущих добраться до площади против сельсовета. Все были опрошены, не коммунисты ли они, но все оказались беспартийными.

Задорожный, раненный пулей в левую ногу и потерявший много крови, когда его подняли, с трудом даже встал перед немецким офицером. Кровь хлюпала в его сапоге, и он сказал просто так самому себе, а не этому серо-зеленому, с лоснящимся красным носом:

— Перевязаться бы надо.

— Ничего, хорош будешь и в таком виде, — отозвался на его слова обер-лейтенант и отошел.

Невысокий чернявый, слегка горбоносый, Задорожный поморщился от боли, поставив левую ногу на каблук, — так было легче, — и обратился к своему соседу Плотникову, шевельнув взлохмаченными бровями:

— На вас опираться буду, если идти придется.

— Вполне можете, товарищ сержант, — ответил Плотников и зашел к нему так, чтобы прийтись левой стороной тела: правая рука его висела плетью, ноги же были только ушиблены прянувшей в них землей от разрыва снаряда, однако шагать еще могли.

Молодушкин, худощавый, сероглазый, со стремительным профилем, впалыми щеками, измазанный кровью, был ранен в голову вскользь, но гораздо более серьезной была его пулевая рана в плечо, а главное, он был придавлен крышкой разметанного танком сарая, едва выбрался и имел теперь недоуменный вид. Он еще только пробовал каждый мускул своего тела, какой служит, какой не хочет, а между тем надо будто бы собираться зачем-то в кучку, ему приказывает какой-то немец, — он в плену.

— Товарищ Очеретько, куда нас, а? — спросил он своего бойца, который отстреливался от немцев из сарая рядом с ним, вместе с ним был придавлен крышей, но выкарабкался раньше его и ему потом помог.

— Мабуть, танцювать, товарищ младший сержант, — сказал Очеретько без улыбки.

Это был ротный остряк. Совсем не положено по уставу, чтобы существовала такая должность в роте, но тем не менее почему-то она существовала, и если не во всех ротах подряд, то в большинстве рот полка непременно находятся такие, которые за словом в карман не лезут, присутствия духа ни в какой обстановке не теряют, и стоит им только рот открыть, от них уже все кругом ждут какого-нибудь коленца, как от комика в театре.

Теперь этот круглолицый приземистый полтавец имел понурый вид, он оглядывал исподлобья улицу села, своих товарищей, немецких солдат около них и офицера, который только что приказывал одному из них, стоявшему навытяжку. Видно было Молодушкину, что ему трудно было держаться стоя.

— Что? Ноги? — кивнул он на странно согнутые его ноги.

— Шкандыбаю, товарищ младший сержант, — без улыбки ответил Очеретько и добавил, показав на Колдобина: — А тому бедолаге ще гирше.

Колдобин, рослый и дюжий, если смотреть на него сзади, стоял согнувшись. На спине его гимнастерки алело скупое пятно, молодое лицо его было землисто-бледное; он кашлял и отхаркивал кровью.

Обер-лейтенант подошел было к нему с видом участия и спросил:

— Как фамилия?

— Колдобин, — неожиданно резко ответил тот.

— Ага, — неопределенно отозвался на это фон Ган, скользнул беглым взглядом по Линнику и Готковому, с виду более крепким, чем остальные, сказал про себя: «Украинцы» и приказал старшему из трех солдат-конвоиров вести их на площадь перед хатой сельсовета.

3

Идти было не так далеко, но трудно — даже и команде вполне здоровых бойцов, не только искалеченным жестоким боем, следы которого были тут повсюду.

Разбитые снарядами хаты выпирали вперед обломками крыш и стен. Трупы людей и лошадей едва успели оттащить к порядку хат. Нависли над улицей и поломанные высокие вербы, зияли воронки, и то и дело приходилось их обходить. Пахло гарью от дотлевавших строений, сожженных ночью артиллерийским огнем, но жителей села не было видно, — прятались ли они внутри хат, ушли ли перед боем, — попадались лишь немецкие солдаты.

Старший из конвойных шел впереди, двое других по сторонам, равняясь на последних из пленных и приноравливаясь к их медленным через силу движениям.

Не один Плотников, — еще и Линник с другой стороны поддерживали Задорожного, который ступал только правой ногой, а левую подтягивал; Готковой заботливо поддерживал Семенова, Молодушкин помогал идти Очеретько, и только Колдобин, держась рукою за грудь и сплевывая кровь, шел один.

Из того, что конвойный никого не подгонял, Молодушкин сделал вывод, которым поделился с Очеретько:

— Куда-то хотят доставить нас в целости.

Очеретько же буркнул на это:

— Звистное дило, народ вдумчивый.

Задорожный, услышав, что сказал младший сержант, отозвался ему:

— На допрос, должно быть, ведут.

И добавил, несколько повысив голос, чтобы всем было его слышно:

— Помните, товарищи, никаких сведений о своей части врагу не давать.

Все чуть кивнули на эти слова головами, но конвойным, видно, не было приказано запрещать разговоров, и они шли молча, не обращая на них внимания, пока старший из них, шедший впереди, не скомандовал: «Хальт!» и не остановился сам около глубокой и обширной воронки среди площади. Про эту воронку Очеретько сказал, значительно взглянув на Молодушкина:

— Эт-то котлован.

И все дружно переглянулись, а Готковой протяжно и глухо присвистнул. Однако и без этого выразительного свиста можно было понять, для чего подвели всех к такому «котловану»: со стороны хаты сельсовета шли тот самый обер-лейтенант, который отбирал их и говорил с ними, но обогнал их, идя не по улицам, а через дворы; рядом с ним высокий важного вида полковник, как определил Задорожный, а несколько сзади человек шесть офицеров; следом за ними несколько солдат несли лопаты.

— Видать, допрос будет недолгий, — сказал Очеретько.

Барон Гебзаттель оглядел кучку раненых бойцов и обратился недовольным тоном к фон Гану.

— Где же здесь русские, где украинцы, я не вижу.

Это, действительно, было упущение обер-лейтенанта, и он, выкрикнул с запалом:

— Зачем перемешались так, а-а?.. Русские четверо — стать нале-во. Украинцы — напра-во.

Задорожный поглядел вопросительно на Молодушкина, подняв черные густые брови, тот — на него, дернув кверху плечо, а Плотников сказал вполголоса:

— Стена на стену он нас пустить, что ли, хочет, а?

Однако