Читать книгу - "На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков"

к ним, не доставал; воздух, полный пыли, запаха гнили и прелого листа, был по-летнему горяч и душен. Высоко-высоко, за колыхающимися коричневыми набалдашниками рогоза, за переплетающимися под ветром узкими листьями, за маленькими, редкими облачками, белыми и плотными, как кусковой сахар с оплывшими краями, виднелось немыслимой глубины небо.

Ленька смотрел на него, словно из колодца, и от этого оно казалось еще выше, еще недосягаемей, еще более манящим. Невидимые птички пересвистывались неподалеку, на разных нотах гудели, пролетая, какие-то жуки. Не хотелось ни шевелиться, ни думать. Было просто здорово и хорошо.

Если бы всегда вот так все внутри наполнялось покоем и радостью, легко, как сейчас, кружилась голова от бесконечной глубины неба, от незнакомого, сильного, терпкого запаха, от легкой, хорошей усталости, от сознания своего присутствия в этом мире… От чего-то еще очень важного, но вряд ли объяснимого, поскольку сам Ленька, может быть, даже не догадывался о нем, хотя смутно чувствовал это «что-то»…

Маленький паучок на невидимой паутинке опустился Леньке на щеку. Он смахнул его и приподнялся на локте.

Сережка лежал рядом на спине, отвернув в сторону лицо, и легонько посапывал. Ленька пощекотал травинкой ему шею. Сережка попытался отмахнуться, потом дернулся и сел, мотая головой.

– У-ух! – сипло сказал он. – Разморило на солнышке.

– Пошли, Серега, четвертый час.

Собираясь, они еще раз полюбовались добычей, прикидывали на руке, и опять сошлись, что она чуть больше двух килограммов.

Сережка старался не выказывать зависти.

– Новичкам всегда везет – это закон. Я вон, помнишь, в прошлом году, в седьмом классе еще, сел первый раз играть в «очко». И выиграл – почти пять рублей!

На открытом месте сразу посвежело. Отдыхом охота как-то сразу закончилась. Ребята шли, дурачась и пересмеиваясь.

– Ленька, ну и психи же мы! Что, так и понесем домой патроны?

– А вдруг утка?

– Ну, давай парочку оставим на всякий случай, – согласился Сережка. – Сколько еще у нас?.. пара, две… четыре… одиннадцать штук.

Ленька огляделся.

– Жаль, бутылок нет. О, давай в газету! Прицепим к камышам и постреляем.

Они вытряхнули из газеты остатки продуктов и, наколов ее на сухие камышинки, развернули плашмя, словно мишень.

– Орел! – сунув руку в карман, сказал Ленька.

– Решка!

Монетка, взлетев серебристым мерцающим шариком, плотно легла на влажную землю.

Ленька зарядил оба ствола и отошел к брошенным сумкам. Отдачей сильно толкнуло в плечо, правый нижний угол газеты смяло и – разнесло в клочья.

И вдруг Ленька увидел, как метрах в пятнадцати что-то черное, большое, оттолкнувшись от земли, тяжело поднялось в воздух, махая громадными крыльями, и медленно потянулось прочь по-над кочковатым, скошенным полем. Это черное вот-вот должно было скрыться за стеной камыша, и Ленька, не раздумывая, повел стволами в его сторону, снова затаил дыхание и, прочно уложив межствольную планку прямо между мерно ходящими вверх-вниз крыльями, нажал спусковой крючок.

Птица рванулась, завалилась набок и пошла вниз, к земле, боком планируя на огромных крыльях.

Ленька облизал внезапно пересохшие губы, бросил ружье и, спотыкаясь, кинулся вперед, туда, где птица черным ковром накрыла землю.

Большой коршун, залетевший сюда из левобережных степей, лежал, неловко заломив крыло, и подрагивал другим, свободно распущенным; поднятая голова поворачивалась резкими рывками, то одним, то другим глазом рассматривая подбегающих мальчиков. Жухлые пучки травы около него были забрызганы кровью.

– Ух, ты, громадина какая! – Ленька в восторге затоптался на месте, не решаясь подойти ближе. – Мы из него чучело сделаем, а?

– Стой, ему надо голову свернуть! – Сережка сделал шаг вперед и нагнулся над коршуном. Тот ударил крылом и зашелся в клёкоте, еще больше взъерошив перья. – Ах, черт! Его и не ухватишь никак. Вот клюв-то, глянь!

– Брось, Серега! Сам сдохнет.

– Чего-о? – обернулся Сережка. – Подранка всегда добивать надо, чтоб не мучился.

Он склонился над птицей и снова отпрыгнул.

– Кусается, зараза! – Он показал Леньке руку.

– Ого, до крови!

– Нет, это его. Измазался просто.

Они стояли и смотрели на коршуна.

– А ты молодец! Прямо влет его. Влет – не каждый может.

– Ага! – кивнул Ленька.

Коршун подтягивал и снова распускал крыло, дергался всем телом, пытаясь сдвинуться с места, шипел, клёкотал и не сводил с них круглых, ярко-желтых глаз.

– Слушай, Лень, тащи ружье, – протянул руку Сережка.

Ленька сбегал за брошенным ружьем и, замедляя шаги, подошел к коршуну.

– Стреляй, – Ленька отдал ружье и, затаив дыхание, следил за другом.

Сережка пучкам травы обтер приклад, зарядил стволы. Потом отошел метров на пять, прицелился и опустил ружье. Оглянулся, отступил на несколько шагов и снова прицелился.

Дробь кучно ткнулась в землю рядам с птицей. Потоком горячего воздуха ее отбросило в сторону, перевернув на спину. Она слабо дергалась, стараясь перевернуться, помогала себе целым крылом, неловко выворачивала голову, пытаясь держать ее прямо, и так же, как раньше, не спускала с мальчиков глаз. Теперь они смогли разглядеть ее брюхо, поросшее мелкими, мягкими на вид, пестрыми перьями, мощные лапы грязно-желтого цвета, поджатые под самое брюхо, и грозные, полированные когти.

– Давай ты, – сказал Сережка, – я опять промажу.

Ленька закусил губу и подошел поближе.

Коршун перестал двигаться, он смотрел на него одним глазам, по-прежнему неловко вывернув голову. Ленька целился чуть вбок, чтобы только задеть голову дробью. Но стволы дрогнули, и с четырех метров он увидел, как впился в светло-серое с коричневым брюхо весь заряд. Ему показалась, что он услышал даже тупой звук, с которым ударились о перья дробины, и глухое чавканье, когда они вошли в тело птицы, раздирая его на клочья…

Ленька сделал шаг, другой, и остановился, глядя на плоскую кучку коричнево-черных перьев, потом наклонился и кончиками пальцев потянул на себя что-то, похожее на крыло. Оно поддалась неожиданно легко, и Ленька увидел два помятых, с изломанными перьями, крыла, целые, без единой царапины грязно-желтые лапы с острыми когтями на скрюченных пальцах, и голову, бессильно лежащую на земле, с глазами, заплывшими белой, непрозрачной пленкой. Больше ничего не было… А то, что было, соединялось друг с другом какими-то белыми ниточками, жилочками, а между ними была рваная, липкая пустота…

Ленька не слышал, как подошел Сережка. Только почувствовал, как он тронул его за рукав.

– Пошли, Лень, а?.. Пошли, опоздаем.

Они суетливо разобрали ружье, кинули в сумку патронташ с оставшимися патронами и, не оглядываясь, пошли, почти побежали навстречу заходящему солнцу.

У пристани они умылись, привели себя в порядок – молча, лишь изредка бросая самые необходимые слова: «У тебя трава в волосах», или: «Повернись, отряхну»…

На теплоходике они сидели опять внизу на корме, слушали гул двигателя и молчали. А в городе, поднявшись на крутой берег, сунули друг другу руки, пробурчав: «Пока!» – и разошлись на разные остановки.

Ленька приехал к себе уже в сумерки и только у подъезда вспомнил про утку в сумке.

Крадучись, он прошел в дальний угол двора, где стояли ящики для пищевых отходов, и, вздрагивая при каждом шорохе, выбросил туда свою добычу.

Он поднимался лифтом на пятый этаж, а в ушах стоял горловой клёкот раненой птицы, и он видел, как вместе с клёкотом у нее из клюва вырывались маленькие ярко-красные капельки. И глаза – круглые, неподвижные и пронзительно-ясные – все время останавливались на Леньке…

Лошадь в городе

Рассказ

Каждую субботу, проводив в школу дочь и растолкав мужа, она заводила давно осточертевший разговор выходных дней.

– Сидишь здесь, сидишь, – гремела она посудой на кухне, – киснешь в четырех стенах, будь они неладны. Позаперли людей в бетонные скворечники и думают, что у них от этого здоровья прибавится. А на улицу выйдешь – вонь, гарь, машины, как тараканы, туда-сюда, туда-сюда!.. Так и снуют, так и снуют… Господи! Да мы живьем тут пропадаем, в этом проклятущем городе… Генка, ты меня слышишь?

– Угу! – отвечал Генка. Он сидел на краешке ванны, просматривал вчерашние газеты и поглядывал на дрожащую мелкой дрожью стиральную машину. За его