Читать книгу - "Книга о Человеке - Кодзиро Сэридзава"

— Меня, поденщицу, Господь Бог, поддерживая, облагодетельствовал этой чудесной музыкой!..

Сын подвел мать к роялю и усадил перед ним.

— Никакой я не пианист… Великий учитель К. часто говорит — профессионала из меня не получится, достаточно, если я буду учиться для своего удовольствия. Мама, благодаря тому, что у нас есть этот старенький рояль, наша лачуга превращается в рай. Прежде всего надо поблагодарить наш рояль.

Митико, опустив голову на клавиатуру, подавила рыдание. Впервые видя мать плачущей, сын встревожился и сел рядом, не отрывая от нее глаз.

Через какое-то время Митико пришла в себя и, увидев рядом с собой встревоженного сына, обозлилась на свое малодушие и про себя рассмеялась: «Я и есть самая настоящая поденщица!»

— Все хотела спросить тебя… — сказала она сыну. — Понимаешь ли ты, что во время войны мы не голодали благодаря твоему деду Ю.?

— Нет, я не знал.

— Когда были трудности с продовольствием мы, как имеющие отношение к семье деда, могли получать продукты.

— Того времени я не помню… Зато помню, как ты, мама, завернув в платок свои платья, выменивала их где-то на деньги и у нас появлялся рис… Родственные связи с дедом уже не имели веса…

— Да… В то время я уже стала поденщицей… Откуда ты все это помнишь?.

— Мама, больше не называй себя так! Ты приняла решение жить своим трудом, как свободный, независимый человек, и осуществила это. Тут нет ничего унизительного.

— Ты сказал, что я живу своим трудом, как свободный, независимый человек? Я нынче — точно французы после революции… Я нынче… Удивительно!

— Но ведь я замечал, как много значило для тебя то, что ты пошла на поденную работу. С тех пор ты перестала сокрушаться, повеселела, ведь верно?.. Мы так тесно живем, что я и без слов чувствовал, что ты думаешь, как поступаешь… Образ нашей жизни нисколько не изменился, но ты сама изменилась, и не столько из-за того, что стала поденщицей, сколько потому, что произвела революцию в самой себе, так ведь?.. Я поражался тому, что, несмотря на свою постоянную занятость, ты, как прежде, пытаешься писать художественную прозу, размышляешь над проблемами веры… Пытаешься понять истинный облик деда… Но больше всего меня поражает, что ты сама, в одиночку, совершила Великую революцию.

— А меня больше всего удивляет, что ты это говоришь… Будем же стараться отныне, как французы после Великой революции, жить в духе свободы, равенства и братства. Спасибо.

Митико поднялась.

— Нам редко выпадает возможность поговорить по душам, — продолжал сын, — поэтому дай мне еще сказать. Мои две тети сейчас работают в христианской организации. И два моих старших брата находятся под их опекой и в будущем, скорее всего, тоже будут работать в этой организации. Я своими силами постарался понять, что такое вера, в чем заключается деятельность этой организации… Скажу только о выводах… Деятельность моих надменных тетушек основана на ложной вере, служит только удовлетворению их эгоистичных, корыстных интересов, и думаю, Иисус нисколько этому не радуется… К тому же дед, кажется, гордился, что добродетель, поставленная на службу Богу, будет вознаграждена равно для всех, носящих фамилию Ю., и обеспечит им любовь Бога… А я вижу, что все семейство Ю. обращается с тобой так, будто ты им не ровня, будто ты им чужая… Но недавно я понял, что и люди из семьи Ю. для тебя чужие. — Ты глубоко приняла веру Иисуса и в повседневных делах воодушевляешься убежденностью в том, что следует жить в духе свободы, равенства и братства…

Взглянув на сына, Митико поняла, что она никак не может сейчас просто взять и уйти на кухню, чтобы расшифровывать стенограмму…

— Ты упомянул о вере, но я — неверующая… Если бы не война, я бы стала профессиональным писателем и всю жизнь прожила бы одна и счастливо… Из-за войны я вошла невестой в семью ревностных христиан Ю. Я волновалась так, словно мне предстояло сесть на подушку, набитую иголками, но проблемы веры оказались ни при чем. Когда я стала поденщицей и крутилась каждый день в поисках работы, в утомленной моей голове все всплывала одна мысль. Обе достопочтенные невестки участвуют в деятельности религиозной организации, но в подлинного Иисуса они не верят. И муж, наследник семьи Ю., уйдя из дома, возглавил движение трезвенников, но если присмотреться, лозунги-то, в общем, хорошие, но к религиозной деятельности это никак не относится, и вообще не поймешь, чем он там занимается… Два старших сына воспитываются под руководством старшей сестры мужа, поэтому тоже не имеют отношения к вере… Получается, что из всей семьи Ю. ни один не является истинно верующим. И тогда я начала серьезно задумываться над тем, что же такое вера, и, слушая проповеди пастора А., решила, что для меня нет другого пути, как пытаться осуществить проповеди на практике… С прошлого года я учусь в вечерней семинарии, готовящей пасторов.

— Ты поступила в вечернюю семинарию, чтобы стать пастором?

— Вы уже большие, так что по вечерам я могу оставлять вас одних.

— Но днем ты работаешь, это же непосильно!

— Мои одноклассники — ребята твоего возраста, если мне случается заснуть на занятии, они не обращают внимания… А потом помогают исправить конспекты… Все очень добры ко мне…

— Ну и чему же ты там научилась?

— Наконец-то хоть немного начала понимать, какие из японцев христиане! — рассмеялась Митико, встала и, сказав, что ей надо делать работу, ушла в кухню.

И, словно занявшись готовкой еды, разложила на сухой кухонной доске бумаги и начала расшифровывать стенограмму.

Впрочем, в последнее время она перестала слово в слово придерживаться стенограммы. Переписывая, она проникала в духовную суть того, что хотел сказать пастор, и старалась выразить это в тексте проповеди. У нее было легкое перо, кроме того, ей нравилось писать, поэтому результат, даже учитывая, что это были проповеди А., получался превосходным.

Законченный текст проповеди она относила помощнице пастора — госпоже К. Та за неделю превращала его в изящную карманную книжечку, которую раздавала прихожанам с тем, чтобы они продавали ее, ходя по домам.

На книгах, фактически написанных Митико, в качестве автора неизменно значился профессор медицины пастор А., названия отличались благочестием: «Христианское учение, понятное японцам», или: «Так мне говорил Иисус», или: «Щедрое слово Божье». Книжки стоили тридцать сэнов за штуку, бойко раскупались, но она не имела к этому касательства. В результате за два года, в течение которых Митико занималась ими, слава пастора как автора знаменитой серии карманных книг затмила его звание профессора медицины, которым он так гордился. На проповедях А. всегда было много женщин, дело процветало. Проповеди пастора, впрочем, больше похожего на заурядного, вышедшего на пенсию чиновника, не слишком воспламеняли слушателей, но после, читая его проповеди в карманных книжках, они неизменно приходили в восторг. В чем же была причина? Никто не знал, что проповедует пастор, а пишет — Митико.