Читать книгу - "Кангасейро - Жозе Линс ду Регу"

— Как бы я хотел, чтобы Апарисио никогда не пришлось увидеть отчаяние нашей матери. Он только в нее и верит. Стоит ему заговорить о ней, как он весь меняется, даже голос становится мягче.

Все вокруг было тихо, и казалось, что весь мир принадлежит только им.

— Мать очень изменилась после смерти отца. Хотя он всегда молчал, ни во что не вмешивался, но много значил для нее. Теперь у бедняжки остались только мы. А это все равно что никого.

Бентиньо пытался отвлечь брата от его мыслей и стал расспрашивать о каатинге:

— Домисио, а негр Висенте еще молодой?

— Я бы не сказал, что он очень молод, ведь за плечами у него немало дел. Он из Монтейро из людей Санта Крус. Перешел к Апарисио еще с тремя ребятами, и у него уже до этого была группа в Параибе. Он толковый негр, Апарисио очень ценит этого дьявола и никогда ничего не предпринимает, не посоветовавшись с ним. Вот я расскажу тебе случай: это было в Мата-Гранде, штате Алагоас. Все уже было подготовлено. Апарисио договорился с полковником Фонсека об уничтожении какого-то его недруга. С этим делом нельзя было медлить, и пришел приказ закончить все как можно скорее. Двое суток шли мы, огибая Сан-Франсиско. Миновали владение капитана Мануэла Фелипе, совсем близко от линии железной дороги. Апарисио оборвал телеграфные провода. И, когда люди хорошо укрылись в энженьоке в одной миле от Мата-Гранде и были уже готовы к атаке, негр Висенте отозвал Апарисио в сторону и что-то тихо сказал ему. Апарисио умеет прислушиваться к тому, что ему говорят. Посоветовавшись с Висенте, он подозвал меня.

— Домисио, кум Висенте предупреждает, что эта атака рискованна. Нас могли предать… Я знаю полковника, который прислал мне деньги за эту услугу… раньше я имел с ним дело… Все это верно… Но кум говорит о возможности измены, и нужно прислушаться к этому. Да к тому же человек, передавший мне это поручение, упоминал, что тут замешана политика… а полковник Фонсека теперь взял верх.

Апарисио остался со своей группой у подножия горы, у самой каатинги, а вечером мы поспешно ушли в Таболейро де Сантана. Думаешь, что негр был не прав? Так вот, вскоре явился гуртовщик из Бом-Консельо и все рассказал Апарисио. Оказывается, солдаты из Пернамбуко и Алагоаса устроили засаду, чтобы в день, назначенный для атаки, захватить нас врасплох и прикончить. Потом весь семнадцатый год Апарисио готовился отомстить за измену. Он специально пристроил своего человека на ярмарке в Агуа-Бранка. У него были люди по ту сторону реки, на утесах над водопадами. Проходил день за днем, а наш отряд все бездействовал, и парни даже стали тяготиться таким отдыхом. Кое-кто начал дурить… В отряде был один белый — красавец, не парень, а тигр. Звали его Лаурентино. И он стал распутничать Вначале он подружился с Тете, и это была бесстыдная дружба Апарисио не обратил на это внимания. Но однажды из-за него подрались двое ребят в отряде — Тете с Жоаном Патрисио. Драка была самой безобразной из всех виденных мною когда-либо: они искололи друг друга кинжалами и утихомирились только тогда, когда оба истекли кровью. Меньше чем в полчаса — два трупа. Апарисио в это время был где-то далеко с Висенте. Я не хотел вмешиваться в эту историю. Да парни и не послушались бы меня, я был тогда еще в отряде новичком. Когда Апарисио узнал, он прямо взбесился, вызвал к себе Лаурентино и сказал:

— Сукин сын, ты дорого заплатишь за свое распутство. — И ударил его прикладом ружья по лицу так, что тот облился кровью. Негодяй бросился с кинжалом на Апарисио, но брат снова ударил его, и он свалился на землю. Тогда Висенте, лязгая зубами, закричал:

— Кум, оставь эту шлюху… мне, — и, выхватив кинжал, бросился на Лаурентино.

Он нанес ему больше двадцати ударов, потом вытащил окровавленный кинжал и снова воткнул его по рукоятку.

Парня похоронили в каатинге. Негр Висенте хотел оставить его на растерзание урубу, но Апарисио не согласился:

— Нет, кум, так нельзя. Налетят урубу и еще наведут солдат на наш след.

На другой день после разговора с Домисио Бенто взял у метиса Терто гитару и принес ее домой. Домисио вспомнил былые времена. Правда, его пальцы огрубели, и он долго перебирал струны, прежде чем в комнате зазвучала нежная мелодия. Воспоминания унесли его в Аратикум, и в душе воскресла старая любовь и тоска по таинственной метиске из пещеры. Песни Домисио тронули несчастную мать, и в ее измученном сердце затеплилась надежда. Бенто, не шевелясь, слушал песню брата, кроткого, как ягненок, и снова почувствовал себя мальчишкой, жившим у отца Амансио. Сейчас, как и все это время, когда они в тихие прохладные вечера сидели под оитисикой, брат был для него простым сертанцем, сводившим с ума своими песнями девчонок, подобно тому как бродячий певец Деоклесио укрощает своими «историями» даже самых необузданных кангасейро. Но Домисио вдруг резко оборвал катингу и отошел от дома. Когда Бентиньо приблизился к нему, он увидел, что брат плачет.

— Бентиньо, зачем ты принес мне эту гитару? Она только терзает мое сердце.

Синья Жозефина вышла послушать катинги Домисио и, увидев обоих сыновей (они не заметили ее), сразу поняла, что это было не что иное, как прощание. Она никогда больше не увидит Домисио.

В ее ушах звучали еще песни сына, но она знала, что он уйдет. В ее доме приказывал Апарисио, а она — только мать кангасейро.

VIII

Через несколько дней синья Жозефина снова спустилась к водопаду стирать белье. Там она увидела женщину, которая пришла сюда впервые. Одна из сестер негритянок без умолку говорила об Апарисио Виейра. Новенькой тоже было многое известно о нем.

— Не говори мне о нем, девочка. Я столько знаю об этом подлом человеке. Такого повидала и понаслышалась, что и не расскажешь…

Так как одна из женщин попросила рассказать об Апарисио, она дрожащим голосом начала:

— Это случилось в восемнадцатом году в Агуа-Бранка. Я пришла туда из Бом-Консельо. У нас свирепствовала черная оспа, и мой отец бежал со всей семьей. Он совсем обезумел из-за этой оспы, и мать успокаивала его: «Анаклето, человек не умирает раньше, чем это суждено всевышним». Мы остановились в Мата-Гранде, но, когда люди узнали, что мы из Бом-Консельо, они потребовали, чтобы мы поселились у самой дороги,