Читать книгу - "Борнвилл - Джонатан Коу"

никаких заигрываний. В основном они просто разговаривали, но и тогда ни о чем серьезном речь не шла. Обычно о спорте, поскольку оба с ума сходили по теннису. Мэри выросла и стала хорошенькой спортивной девушкой. Как-то удался ей этот непростой фокус – при широких плечах и в целом при сильном, мускулистом торсе сохранить силуэт песочных часов, изящество и утонченность в движениях, что привлекало внимание многих мужчин вокруг, не только Джеффри. Она была капитаном школьной команды по лакроссу, звездой школьного тенниса, а недавно записалась в юношескую секцию теннисного клуба в Уили-Хилле. Едва прослышав об этом, Джеффри тоже записался. Они играли вместе два-три раза в неделю, по выходным дням и вечерами, когда хватало света. Игра их, как это часто бывает, отражала их натуры: Джеффри – неспешный, осмотрительный, разумный и изобретательный в ударах по мячу, однако ему мешала нерешительность; Мэри – полная противоположность: сильная, быстрая, порывистая, она всегда искала скорейшее и самое действенное решение любой задачи, не предаваясь никакому анализу и не оглядываясь на собственные ошибки. Джеффри и Мэри в некотором роде дополняли друг дружку, мешкотность Джеффри уравновешивала недостаток вдумчивости у Мэри. После игры они пили лимонад или лаймовую газировку в клубной комнате и вели увлеченные непринужденные разговоры. Поначалу Джеффри пытался говорить с ней о своей учебе, но оба осознали, что для Мэри его рассказы – темный лес. Она стремительно, одним чутьем понимала свои пределы, знала, что́ способна понять, а что́ – не способна совсем, и о том, что понять была не способна, она не желала слышать. Ей достаточно было знать, что Джеффри изучает античку, очень умен и пишет диплом по Вергилию, а может, по Овидию, без разницы, – и в тех очень редких случаях, когда рассказывал о своей двухгодичной травме недавней воинской повинности, Джеффри утверждал, что выжил, коротая в казарме вечера за переводами из “Оливера Твиста” и “Николаса Никлби” на латынь.

Другие члены клуба так привыкли видеть Мэри и Джеффри вместе, что все решили, будто они пара, еще до того, как сами они поняли, что ею стали. А потому участнице клуба по имени Джейн Сандерз в один прекрасный день – в июле 1952 года – показалось естественным предложить сыграть пара на пару.

– Из Лондона приезжает на день-другой мой брат, – сказала она, – мне нужно чем-то его занять, вот я и подумала, не притащить ли его сыграть в пятницу вечером. Давайте с нами? Мне кажется, пары у нас вполне равные по силам.

– Интересно, какой у нее брат, – сказала Мэри, когда они с Джеффри катили на велосипедах домой в тот день. Для нее вот это “из Лондона” предполагало утонченность несусветной высоты.

– Кеннет? Я с ним немного знаком, – отозвался Джеффри. – В одной школе учились, он года на два-три старше. Вряд ли ты помнишь, но он был тогда на вечере Дня победы. Там с моим дедом еще случилась заварушка.

Мэри – она бы лично применила слово покрепче “заварушки” – поневоле взбудоражилась от мысли, что ей вновь предстоит увидеться с героем того вечера. По крайней мере, она считала его героем. О том вечере у нее осталось совершенно смутное и ненадежное воспоминание – семь лет прошло все-таки, – и тем не менее ей не давало покоя то, что она никак не могла вспомнить, какую роль во всем этом сыграл сам Джеффри. Конечно же, толпа изрядная, недостатка в желающих предложить мистеру Шмидту помощь или прогнать виновных прочь не ощущалось, однако недоумевала она потому, что участия Джеффри она не помнила совсем. Быть может, он просто был слишком неспешен в действии, как это часто случалось на теннисном корте. Но, как ни крути, это ж его дедушка… Вот что во всем этом было странно.

Когда пришло время их матча против Джейн и ее брата, они их переиграли так, что любо-дорого: два сета – ноль. На самом деле старалась в основном Мэри, Джеффри был не в форме – отбивая мячи, казался неповоротливее обычного, а Кеннет рьяно гонял его по корту, и победа Мэри с Джеффри в основном случилась благодаря повторявшимся ошибкам Джейн. После игры, поскольку вечер выдался теплый, они заказали напитки и вышли с картонными стаканчиками на берег Борна, речушки, струившейся вдоль северной границы клуба; затуманенные буро-зеленые воды ее предлагали приют редким колюшкам, а также услаждали взоры теннисистов.

Кеннет прицельно подсел к Мэри и похвалил ее за игру.

– Неплохой у вас удар слева, девушка.

– Спасибо. Много играешь в Лондоне?

– Я б играл, но вечно времени нет.

– Кеннет ужас как занят, – похвасталась его сестра. – Берет штурмом мир журналистики.

– Сочиняю тексты о благотворительной продаже пирогов и истории о старушках, вызывающих пожарных, когда котята не могут с дерева слезть, – сказал Кеннет с громадной самоиронией.

– С этим покончено. – Остальным Джейн пояснила: – С понедельника он начинает в “Ивнинг стэндард”.

– Поздравляю! – сказала Мэри, а вот Джеффри спросил довольно кисло:

– Чего ты вообще подался в это грязное дело – в журналистику?

– Я не считаю, что оно грязное, – отозвался Кеннет. – Совсем не считаю. Мне кажется, сейчас в этой стране происходит много всякого интересного – общественные перемены после войны и все такое, – и журналистика должна играть в этом важную роль. Объяснять людям всякое. Чтобы они были в курсе.

Джеффри фыркнул.

– Как по мне, это очень идеалистический взгляд.

– Это оттого, что ты интересуешься только тем, что произошло две тысячи лет назад, – сказала Мэри. – Древний Рим и прочий сыр-бор.

Джеффри, может, и готов был оставить тему, но ее реплика ужалила его и вынудила продолжить.

– Короче, я не считаю, что эта страна сильно меняется, – сказал он. – Сразу после войны вроде казалось и впрямь, что есть такая опасность, но теперь, раз у нас опять какое надо правительство, все встало на свои места.

– Опасность? – переспросил Кеннет. – Вот что, по-твоему, делало правительство Эттли? Обустраивало Национальную службу здравоохранения?[16] Строило государство всеобщего благоденствия? Ты считаешь это все опасным?

– Ой, ну же, мальчики, – взмолилась Джейн. – Не начинайте с политикой. Не о чем, что ли, поприятней поговорить в такой милый вечер? Ты знаешь что-нибудь про судомоделизм, Джефф?

– Судомоделизм? Не очень, а что?

– Моя очаровательная сестра, – пояснил Кеннет, – уломала меня пойти с ее сынишкой в Вэлли-парк завтра утром, перед моим возвращением в Большой Дым. Он ожидает увидеть человека, который знает, что делает, а я понятия не имею.

– Как хороший журналист, выедешь на блефе, не сомневаюсь, – сказал Джеффри.

– Чего ты с ним такой резкий был? – спросила потом Мэри, когда Джеффри провожал ее домой. Перевалило за девять, очередной летний вечер подходил к концу. Тенистые улицы Борнвилла все еще