Читать книгу - "Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах"

Через несколько месяцев – шел октябрь 1949 года – Герлах снова спрашивает Янцена про рукопись и получает ответ, что та конфискована, хотя лично у него нет никаких сомнений в ее безобидности. Дескать, после репатриации, которая уже не за горами, Герлаху нужно отправить стандартный запрос в Министерство внутренних дел на ее возвращение. Герлах шокирован новостью, но успокаивает себя тем, что есть еще миниатюрная копия, которая надежно спрятана в чемодане. Надежда на скорое возвращение крепнет. Лагерь № 435 входит в список тех, что к концу года подлежат расформированию. Увы, Герлах снова не попадает в заветные ряды возвращенцев. Хуже того: 16 декабря 1949 года его арестовывают, по счастью, незадолго до ареста ему удается передать чемодан со спрятанной рукописью товарищу. Сначала он сидит в одиночной камере, но потом его переводят в пересыльную тюрьму МВД. На тот момент Герлах не знает, чего от него хотят, но вскоре все проясняется. Несмотря на заверения Сталина о том, что последние военнопленные покинут Советский Союз в 1949 году (и формально он свое обещание сдерживает), репатриации не подлежат те, кто замешан или подозревается в совершении военных преступлений. Приказ об освобождении отдает преемник Молотова, министр иностранных дел Андрей Вышинский – это по его сценарию в 1930-е годы проходили показательные процессы. Теперь в военных преступлениях обвинялись почти 30 тысяч человек, и каждому из них после скорого суда – с конца 1949 года они вершились непрерывной чередой – был вынесен приговор[287]. Осуждены были те, кто служил в войсках СС, полицейских батальонах и частях тылового прикрытия. Но больша́я часть приговоренных не имела никакого отношения к тем преступлениям, которые им приписывались. Процессы ведутся по одной и той же схеме, действующей в тоталитарных системах. Историк Лев Безыменский пишет о ней так: “В конце концов тогдашняя система была доведена до автоматизма, и если люди получали приказ найти военного преступника, они его находили”[288]. На конвейер массовых судопроизводств попадают и бывшие члены лунёвского Союза немецких офицеров, среди них Генрих Герлах. Основанием для обвинения (помимо взятой из личного дела характеристики Ульбрихта и Гернштадта) становится отказ сотрудничать со спецслужбой. Герлаха отпускают из-под ареста, но в то же время признают виновным в том, что, находясь в должности начальника разведки и контрразведки, он производил внедрение агентов и диверсантов на территорию Советского Союза; в то же время на него навешивается обвинение в жестоком обращении и расправе над советскими военнопленными. Все пункты обвинения выдуманы.

В каком положении находился Герлах в декабре 1949 года, показывает один документ, несколько десятков лет носивший пометку “совершенно секретно”. Это приказ об аресте, изложенный на двух страницах и датированный 6 декабря 1948 года. Он подписан 10 декабря военным прокурором полковником Газиным и заместителем начальника отдела МВД полковником Геращенко. Из текста приказа становится ясно, что на тот момент дознание, проводимое одним из офицеров в ходе разбирательства, а также подготовительная стадия судопроизводства были завершены. 17 декабря 1948 года, находясь под арестом, Герлах своей подписью заверяет, что принял к сведению решение советских властей. На документе пометка от руки – указ “зачитан осужденному Герлаху Генриху по-немецки переводчиком старшим лейтенантом Юдайсоном”. Судьба его после приговора, кажется, решена окончательно: 25 лет принудительных работ!

Процесс против Герлаха и других военнопленных, как доказывает приказ об аресте, ведется по схеме, использовавшейся во времена Большого террора 1930-х годов. О том, что обвиняемый получит 25 лет принудительных работ, судьи знали заранее, шансов подать апелляцию, разумеется, не было никаких. Бесправие одного человека – не исключение, распространявшееся только на немецких военнопленных; в Советском Союзе эпохи Сталина это была привычная практика: защитить себя от наветов и выиграть дело в суде граждане СССР не могли. В тюрьме МВД Герлах увидел, что даже те из обитателей Лунёва, кто находился на привилегированном положении, не застрахованы от произвола и террора. Узнав о судьбе барона Конрада фон Вангенхайма – кузена Густава фон Вангенхайма[289], который помогал Герлаху дельными советами во время работы над романом, – он теряет самообладание. Фон Вангенхайм, победитель Олимпийских игр 1936 года в конном троеборье, был приговорен к 25 годам. Значит, похожая участь ожидает и его. Тогда у Герлаха рождается план: сказать “да” и выжить! До сих пор он оставался верным себе и ни разу не переступал черту, однажды им обозначенную. Сталинград сделал из него противника Гитлера, но теперь ему открылись механизмы, которые пускали в ход Советы, дабы насадить в общественной практике идеал “нового человека”. Там, где коллективное начало ставится превыше всего, нет места индивидуализму, он служит помехой и в случае необходимости должен искореняться методами, имеющимися на вооружении государства. Герлах очень хорошо помнил выступления Иоганнеса Р. Бехера и описанные им в конце 1920-х годов принципы, которые надлежит исповедовать интеллектуалу, желающему присоединиться к коммунистическому движению: “Человеку умственного труда, переметнувшемуся на сторону пролетариата, придется спалить большую часть того, что заложено его буржуазным происхождением, прежде чем стать в один строй с рабочим классом”, – писал в то время Бехер. С оглядкой на человека творческого – и не только на него – он требовал: “Столь восхваляемая личность, свято- и высокопочитаемая «индивидуальность» должна умереть. Должна исчезнуть искусственная ее отделка, внутренняя и внешняя, все преувеличенное и парадоксальное, подверженное капризам и настроениям – все то, чем «личность» так гордится. Халатность гения, замысловатая безответственность. Только когда все это себя изживет, родится настоящая личность”[290]. В то время Герлах еще не знаком с исследованием Ханны Арендт, в котором она дает анализ советской системы и ссылается не только на так называемые “чистки”, которым подвергались и немецкие эмигранты Иоганнес Р. Бехер, Фридрих Вольф, Альфред Курелла, Густав фон Вангенхайм, Вилли Бредель, Эрих Вайнерт, Дьёрдь Лукач – со всеми ними Герлаху доводилось иметь дело. Арендт разъясняет, почему практике доноса в условиях “красного террора” отведена первостепенная роль:

Как только против человека выдвигают обвинение, друзья в одночасье оборачиваются ярыми его врагами и волей-неволей начинают доносить, ибо только так заведенное полицией и прокуратурой дело может распухнуть до надлежащих размеров и, если повезет, то даже отвести угрозу от их собственной шкуры; а поскольку речь, как правило, идет о никогда не совершавшихся преступлениях, в доносчиках нуждаются особо – вину нетрудно доказать, основываясь на косвенных уликах. Во время большой волны “чисток” есть только один способ убедить власть в своей благонадежности. И этот способ – донос на друзей. В системе тотального господства для участников тоталитарного движения это, в свою очередь, абсолютно беспроигрышная модель поведения. Поистине, на человека можно положиться только в том случае, если он готов предать друга. Зыбучей материей оказывается дружба, как и вообще любая форма привязанности[291].

Для Генриха Герлаха дружба и искренность именно в исключительных обстоятельствах