Читать книгу - "Домой возврата нет - Томас Вулф"

Поначалу Уэббер и Рид чувствовали себя друг с другом несколько стесненно. Обстоятельства, при которых появился Уэббер, не очень-то способствовали непринужденности или легкому взаимопониманию. После того, как они довольно чопорно представились друг другу, Рид спросил, не угодно ли Уэбберу умыться, и провел его в маленькую ванную. Когда Джордж вышел оттуда освеженный, насколько это возможно с помощью мыла, воды, щетки и расчески, хозяин встретил его и все еще не без чопорности повел в столовую, где их уже ждала хозяйка дома. Втроем они сели за стол.

Комната была очень хороша, теплая, с низким потолком, обшитая старым деревом. И хозяйка дома была хороша. А обед, хоть он и ждал много часов, был просто великолепен. Перед супом Рид предложил Джорджу стакан отличного сухого хереса, потом еще стакан и еще. Наконец подали суп, внес его носатый малый с колючей продувной физиономией истинного кокни и, как подобало случаю, в чистой, но далеко не новой ливрее. Суп оказался восхитительный — густой томатный суп цвета красного дерева. Джордж не сумел скрыть, что голоден как волк. Он ел жадно и с таким откровенным наслаждением, что ледок некоторой официальности, которая еще сковывала их всех, начал таять.

Дворецкий внес жаркое, потом вареный картофель и брюссельскую капусту. Рид отрезал Джорджу исполинских размеров кус мяса, а хозяйка дома щедрой рукой положила ему на тарелку овощи. Сами они тоже ели, но ясно было, что они уже обедали. Они брали всего понемножку, да и то половину оставляли на тарелках. Однако проделывали все, что полагается, чтобы составить Джорджу компанию. С его же тарелки жаркое исчезло в два счета.

— Вот это да! — воскликнул Рид, снова берясь за нож. — Позвольте отрезать вам еще. Вы, видно, порядком проголодались.

— Вы, наверно, просто умирали с голоду, — мелодичным голосом произнесла его жена.

И Джордж снова принялся за еду.

Дворецкий внес вино — старое, густого тона бургундское в бутылке, затянутой паутиной. С бургундским расправились быстро. На десерт был пышный, с хрустящей корочкой яблочный пудинг и солидный ломоть сыра. Джордж уплетал все подряд. Покончив со всем, что ему подавали, он глубоко, умиротворенно вздохнул и поднял глаза от тарелки. И тут все трое переглянулись, разом откинулись на спинки стульев и расхохотались.

Так единодушно и непосредственно люди хохочут не часто. Они покатывались со смеху, оглушительное «ха-ха-ха» неодолимо рвалось из глоток, рокотало, гремело, ревело, отдавалось в комнате, даже бокалы в буфете стали позвякивать. Хохот нарастал все неудержимей, они уже выбивались из сил, ломило бока и скулы, все трое пыхтели и отдувались и веселились уже беззвучно, и вдруг, когда, казалось, больше и дух перевести нет мочи, вновь раздавался взрыв хохота, и вновь он грохотал, отдавался и перекатывался от стены к стене. За это время дворецкий дважды подходил к двустворчатой двери, приоткрывал ее, просовывал голову в шелку и пугливо озирался. И оба раза его появление вызывало новый взрыв смеха. Наконец, когда они затихли и только судорожно вздыхали, понемногу приходя в себя, дворецкий опять заглянул в столовую и сказал:

— Прошу прощенья, сэр. Тут шофер дожидается.

Вновь появился несчастный человечек, боязливо стал на пороге, вертя в руках шапку и с опаской облизывая пересохшие губы.

— Прошу прощенья, сэр, — наконец осмелился он пробормотать. — Я насчет машины. Вам угодно, чтоб она всю ночь стояла за домом, сэр, или мне отвести ее в ближнюю деревню?

— А до ближней деревни далеко? — еле переводя дух, спросил Джордж.

— Да, верно, миль шесть, сэр, — пробормотал шофер, в глазах его были отчаяние и ужас.

Выражение его лица переполнило чашу. Уэббер приглушенно взвизгнул от смеха. Миссис Рид низко наклонилась, зажимая рот скомканной салфеткой. А что до Рикенбаха Рида, он просто откинулся на спинку стула и, задрав голову, гоготал, точно одержимый.

Шофер будто прирос к полу. Он явно решил, что ему настал конец: он во власти этих помешанных, убежать нельзя — ноги не слушаются. А они не в силах были рассеять его невыразимый ужас. Не в силах заговорить с беднягой, хоть что-то объяснить, не в силах даже просто поглядеть на него. Едва они пытались сказать ему что-то, взглядывали на бледное, нелепо искаженное лицо несчастного человечка, и снова на них накатывало, их душил смех, они хохотали до слез и ничего не могли с собой поделать.

Наконец они угомонились. Припадок миновал. Опустошенным, изнемогшим и пристыженным, им стало совестно, что они так глупо себя вели и перепугали маленького шофера. Теперь спокойно и мягко они сказали ему, чтоб он оставил машину, где она стоит, и больше о ней не беспокоился. Рид велел дворецкому позаботиться о шофере и на ночь устроить его у себя.

— Слушаюсь, сэр, слушаюсь, сэр, — как заведенный бормотал маленький шофер.

— Будет исполнено, сэр, — бодро отозвался дворецкий и повел шофера прочь.

Они же поднялись из-за стола и перешли в гостиную. Через несколько минут дворецкий принес на подносе кофе. Они расположились подле весело пылавшего огня, пили кофе, а потом коньяк. Так славно, так тепло и уютно было сидеть у огня и слушать, как за окном беснуется непогода, — все трое не могли не поддаться обаянию этого часа и почувствовали себя легко и просто, словно старые друзья. Без малейшего смущения они смеялись, болтали и рассказывали разные истории. Видя, что Джордж все еще тревожится за Мак-Харга, Рид на все лады старался рассеять его страхи.

— Дорогой мой, я знаю Костяшку не первый год, — говорил он. — Он загоняет себя до изнеможения, я видел это уже много раз, но кончается все всегда хорошо. Просто поразительно, как он это умеет. Я бы не мог. Никто бы не мог, а он может. Он невероятно жизнеспособен. Вот вам уже кажется, он вконец себя заездил, смотришь, а он вскакивает свеженький, как огурчик, и все начинается сначала.

Джордж уже видел достаточно, чтобы понимать, что так оно и есть. Рид рассказал несколько случаев, которые убедили его еще больше. Несколько лет назад Мак-Харг приехал в Англию работать над новой книгой. Даже тогда его образ жизни внушал самые серьезные опасения тем, кто его знал. Почти все считали, что так он долго не протянет, а друзья-литераторы просто не понимали, как он вообще ухитряется работать.

— Однажды вечером я был на ужине, который он давал в отдельном кабинете в «Савое», — продолжал Рид. — Он уже много дней подряд вертелся в таком круговороте, нисколько себя не щадил и к десяти вечера окончательно выдохся. Совсем сник и уснул прямо за столом. Мы уложили его на кушетку, а ужин шел своим чередом. Немного погодя мы еще с одним гостем с помощью швейцаров вынесли его из отеля, погрузили в такси и отвезли домой. У него была квартира на Кевендиш-сквер. А еще раньше мы с ним уговорились на другой день вместе позавтракать, — продолжал Рид. — Я, разумеется, и помыслить не мог, что у него хватит сил прийти. По правде сказать, я опасался, что дня два-три придется ему пролежать в постели. Все же около часу дня я заглянул к нему, хотел узнать, как он себя чувствует.