Читать книгу - "Плач умирающих звёзд - Стейс Крамер"

с другом на память, в глазах каждой виднелась легкая тревога перед грядущим. Каждый момент был значимым, каждое слово, каждый взгляд вплетались в одно большое трогательное, сверкающее слезами счастья воспоминание.

Во всей этой яркой, шелковой, шумной гуще мы наконец можем разглядеть Диану. Все леди «Греджерс» были прелестны в тот вечер, но наша королева, конечно же, выделялась. И хотя она была одета без нарочитой претенциозности, взгляды многочисленных гостей рикошетом отскакивали от остальных принцесс и надолго закреплялись на Брандт. Ни за что не побороть ей этот талант – быть заметной, особенно тогда, когда она старалась быть незаметной. Ее простое платье нежного бежево-белого цвета, словно сотканное из лунного света и утреннего тумана, ниспадало легким воздушным облачком до пола и оканчивалось кружевной каймой, завораживающе покачивающейся при каждом движении. Сложной прическе Диана предпочла просто распущенные волосы. Живописной кудрявой гривой они в прекрасном беспорядке ложились на ее спину, плечи, грудь.

– Мама, куда ты вечно убегаешь? – спросила Диана, подойдя к Аннемари.

Та почему-то дернулась в странном испуге. Каждая черта лица ее была оживлена, дрожащая рука жала платок.

– Да так… Здесь тесно. Мне нужно пространство.

Диана пристально воззрилась на мать, заметила одну-единственную слезу, наполовину высохшую.

– Я думала, ты будешь единственной матерью, что за этот вечер ни слезинки не прольет, – растроганно улыбнулась Диана.

– Я не плачу! – воскликнула с обидой миссис Брандт. – Просто глаза слезятся из-за яркого прожектора…

– Ну да, ну да.

– Диана, я умею контролировать свои эмоции. К тому же сегодня не плакать надо, а радоваться. И я радуюсь!

Аннемари, глядя на дочь, вспоминала себя в ее годы, хорошенькую, молоденькую. И какая-то безотчетная тоска, ровно стрелой, пронзила ей сердце. Диана-то думала, что мать так расчувствовалась из-за нее, из-за радости и маленькой, но очень острой, как иголочка, печали провожания дочери, вчерашней школьницы, во взрослость. Но Аннемари же тосковала только по себе, по своей прошедшей юности. Диана была живым, досадным напоминанием о том, как быстро пролетела жизнь. Столько лет – как одно мгновение, а впереди закат, бледный и тихий.

Миссис Брандт отвернулась… увидела Даниэля. Тот сопровождал Искру. Наша бесподобная цыганочка облачилась в платье цвета насыщенной листвы в глубоком лесу, с пышной юбкой, сложенной в несколько слоев, полуприлегающим лифом и тончайшей кружевной отделкой. Это подобно невиданному чуду: невзрачный вороненок смог-таки превратиться в прекрасную жар-птицу…

– Надо же… Слишком долгий каприз.

– Каприз? – удивилась Диана.

– Мне казалось, что новое увлечение Даниэля – всего лишь каприз.

Аннемари снова повернулась к дочери.

– Мама, у тебя других забот нет? Что-то, очень напоминающее слезы, блестит на твоих щеках.

– Ах! Наверное, какая-то пыльца в воздухе. – Аннемари одной рукой стала вытирать слезы, а другой сжимать нос, как будто он чесался, но он не чесался… – Невозможно дышать! Я отойду ненадолго.

У фонтана стоял мистер Брандт, статный, молчаливый, словно памятник самому себе.

– Не одиноко ли тебе, папа?

– Аннемари иногда вспоминает обо мне. Между пробежками в уборную. У нее не глаза, а огромные канистры слез! – Алэсдэйр усмехнулся.

– Ты тоже это заметил?

– Зря она пытается выглядеть непробиваемой.

– Слезы на людях всегда были для нее величайшим позором женщины.

– Надо бы ей на досуге объяснить, что является настоящим позором. – Отец повернул голову в сторону Дани и Искры. Внимание его было сосредоточенно исключительно на парне.

У Дианы захолонуло на душе. Дикий страх обуял ее.

– Папа, почему ты смотришь на него?

Алэсдэйр сначала ответил только взглядом. В нем плескалась теплота, разбавленная невысказанной, нескончаемой болью.

– Ты же понимаешь.

Сплетня об адюльтере Аннемари дошла и до мистера Брандта. Все-таки в узком богемном мирке тайное не может долго оставаться тайным. Диана хотела спросить, почему же, если отец обо всем узнал, то ничего не предпринял, чтобы что-то изменить в его отношениях с женой. И вообще как он может оставаться таким спокойным, разглядывая своего молодого экс-соперника?

Алэсдэйр все понял по глазам дочери и поспешил внести ясность, хоть и завуалировано:

– Это то же самое, как с норовистым конем. Сначала ты пытаешься объездить его, приучить к узде, к седлу. Дергаешь поводья, наказываешь хлыстом, когда он сбивается с пути. Но потом приходит время, когда конь, кажется, привыкает к хлысту. – Он помолчал, подбирая слова. – И вот тогда, если продолжить хлестать его, конь либо взбрыкнет и сбросит тебя, либо озлобится и начнет кусаться. А можно поступить иначе. Можно перестать дергать поводья и хлестать хлыстом.

– Но ведь он может пойти не туда, папа! – воскликнула Диана, тревожно глядя на отца.

– Может, – согласился Алэсдэйр. – Но иногда, чтобы сохранить мир и покой в доме, нужно дать коню самому выбирать дорогу. Иногда лучше сделать вид, что не замечаешь, как конь украдкой щиплет траву на обочине. Иначе вся дорога превратится в нескончаемую борьбу. А борьба – это всегда потери… Я не виню твою мать. Да и себя тоже. Мы оба не любили друг друга. Но она не любила больше.

Диана с нестерпимой жалостью отнеслась к отцу. Как часто она обвиняла его в черствости, в неспособности понять ее чувства, в вечном стремлении навязать свою волю. Но сегодня ее посетило внезапное понимание: Алэсдэйр не черствый, он просто прячет свою боль, как и она сама. Они действительно похожи как две капли воды, только он – более закаленный жизнью, научившийся не показывать своих слабостей. И в этот переломный момент Диана решилась высказать то, о чем наверняка Алэсдэйр думал днями и ночами, то, что могло бы изгнать часть его тягот.

– Может, пришло время отпустить поводья? Дать вам обоим возможность самим выбирать дорогу?

Отец молчал, обдумывая слова Дианы. Он понимал, к чему она клонит. Развод…

– Я не знаю, Диана, – наконец ответил мистер Брандт. – Это очень сложное решение.

– Может быть, сложное. Но иногда, чтобы не мучить ни себя, ни… «коня», нужно просто расседлать его и отпустить на волю.

Спокойно донеся свою мысль, Диана решила оставить отца.

У всех ее подруг все наладилось в семьях. Все свои треволнения они топили в огромной любви старших наставников. А Диана вместо любви и поддержки получила лишь тягостное предчувствие неминуемого разрыва. У других что-то создается, перерождается, восстанавливается, а у нее необратимо распадается. Обидно. Выпускной бал стал для Дианы похоронами ее наивности и детской веры в то, что простое человеческое счастье когда-нибудь улыбнется ее семье.

«По-видимому, я стала достаточно сильной, чтобы теперь пережить и это».

* * *

Взгляд Калли блуждал, затуманенный грустью, по кружащимся силуэтам пар. Звучала Alphaville – Forever young. Любимая песня Калли и Руди. Под нее они