Читать книгу - "Пять времен года - Авраам Б. Иегошуа"

ее взгляд тут же погас, как будто она лишь на мгновение пришла в себя и теперь снова утратила сознание. «Подожду еще немного, — подумал он. — Пусть проснется сама». Но в его душу уже закралось странное подозрение, что она нарочно избегает разговора. Может быть, она подсознательно хотела, чтобы ему не удалось переправить Нину на Восток, и тогда ему пришлось бы жениться на этой крольчихе. Жена часто обвиняла Молхо и его мать в том, что ими руководят подсознательные побуждения, и ему всегда приходилось в таких случаях напрягать воображение в попытке понять, что происходит в подсознании его жены, чтобы не терпеть поражений в таких стычках; но после ее смерти он забросил эти занятия, и его подсознательное погрузилось во тьму.36

В середине ночи его разбудил негромкий смех: это две молодые медсестры — судя по отглаженным халатам и чепчикам, стажерки — пришли заступить на ночное дежурство. Тещу передали им вместе с отчетом о ее состоянии за последние восемь часов, присовокупив к этому отчету и самого Молхо: «Это ее зять, он только что прилетел из Берлина». — «Специально?» — удивленно спросила одна из молодых медсестер. «Нет, — сказал Молхо. — Я просто вернулся домой». — «Может быть, вы устали? — поинтересовалась она. — Мы можем постелить вам в комнате для гостей». Молхо отказался. Он живет неподалеку. А кроме того, он хотел бы быть здесь, чтобы уловить момент, когда она придет в сознание, и поговорить с ней. «И вообще, — сказал он с легкой улыбкой, — у меня есть еще в запасе час европейского времени». Медсестры взяли у него пустую чашку, пригасили свет в комнате и закрыли за собой дверь, и ему вдруг почему-то стало приятно от того, что они остались только втроем — он, его теща и смерть. Из-за стены до него доносились приглушенные звуки разговора новых медсестер. Они говорили громче и вообще были куда шумнее, чем прежняя, но зато казались и куда симпатичней, особенно одна, темненькая, с пышными формами, чистой кожей и сверкающими черными глазами, явно восточного происхождения, хотя он не мог понять, какого именно. «Насколько красивее стали девушки в последние годы, — подумал он. — Настоящая революция».

37

Проснувшись снова и посмотрев на кровать, чтобы убедиться, что теща все еще жива, он подумал: «Если к ней действительно приближается смерть, то очень легкая. Настоящая смерть праведницы. Дай Бог и мне такую». Часы показывали два, и он чувствовал себя усталым и разбитым от долгого сидения. Он поднялся и вышел в коридор. На дежурстве осталась только одна сестра, черненькая. Она сидела у стола, и ее белая точеная шея склонилась над открытой книгой. Стоящий рядом транзистор пел что-то по-арабски. Молхо прошел мимо нее бесшумной тенью, по пути заглянув в книгу, — к его удивлению, она тоже была по-арабски. «Странно, как я сразу не распознал, что она арабка? — подумал он. — Я ведь обычно их хорошо различаю. Интересно, вторая медсестра тоже арабка?» Он заглянул в комнату двух стариков и заметил, что у одного из них игла капельницы вышла из вены. Он нервно, дрожащими пальцами, вставил иглу обратно и разгневанно направился к медсестре. Она спросила, намерен ли он ночевать здесь, и он сказал, что побудет еще немного. «Тогда почему бы вам не прилечь? — сказала медсестра. — Если она проснется, я вас разбужу». — «Нет, — сказал он, поколебавшись. — Я еще не устал». И попросил у нее еще чашку кофе и подушку под голову. Она казалась заинтригованной, наверно, он ей импонировал — немногословный вдовец и преданный зять. Получив кофе, подушку и одеяло, он устроился в кресле, укрылся и стал смотреть на тещу, которая тяжело, прерывисто дышала, то приоткрывая глаза, то тут же снова их закрывая, как будто и впрямь отказываясь его узнавать. Он вдруг вскочил и позвал сестер. «Передвиньте ее кровать! — раздраженно потребовал он. — Ей не хватает воздуха там в углу. Поверните ее лицом к солнцу. Ну же! Эта кровать на колесиках, ее легко двигать!» Они с удивлением переглянулись, не зная, что делать, но он так решительно требовал передвинуть кровать, что они в конце концов взялись за дело. Он стоял в углу, слегка опьянев от усталости, и следил за их движениями, вспоминая жену в ее огромных наушниках, устремлявшуюся в свой последний бой в той большой медицинской кровати, точно молоденькая армейская связистка в боевой машине. И вот теперь ее мать тоже движется в такой же кровати на свою передовую, навстречу солнцу, которое вот-вот должно появиться в этом окне. Да, именно в этом, он хорошо знал расположение окон в доме престарелых.

Часы показывали три часа ночи. На его часах еще было два. «Надо перевести часы, — подумал Молхо. — Я уже не в Европе». Он вдруг почувствовал, что его «европейское преимущество» исчезло, как будто его никогда и не было.

38

Но она не пришла в себя, когда ее передвигали. Он наклонился над ней, позвал по имени, заговорил, умоляя хоть на пять минут очнуться. «Она не имеет права оставлять меня в такой неизвестности, — в отчаянии думал он. — Я должен рассказать ей, как хорошо я выполнил ее поручение!» Но она не откликалась на его мольбы, хотя на какой-то миг ее глаза действительно приоткрылись, и ему даже показалось, что он уловил в них дружелюбное выражение, как будто она его узнала. Видит ли она его? Слышит ли? Он не хотел говорить впустую. Ее беспомощная худая рука в гипсе вызывала в нем жалость и боль. Как у школьницы, сломавшей руку на уроке гимнастики. «Интересно, ее так и похоронят или предварительно снимут гипс?» — почему-то подумалось ему. Он смочил ей губы палочкой. Она шевелила пальцами, перебирая их, как веер, — точный признак приближающейся смерти. «Позовите врача», — сказал он вошедшим сестрам. «Зачем? — сказала темненькая. — Врач был вечером и придет на обход утром. Зачем ему приходить сейчас? Она умирает безболезненно, зачем делать ее смерть тяжелее?» — сказала темненькая. «Да, она права, — сказал себе Молхо. — Это легкая смерть, дай Бог и мне такую». Он сидел в кресле против открытого окна, глядя на умирающую, и вдруг задумался о наследстве, которое останется после нее. Он не представлял себе его размеры. Но все равно, что бы там ни оказалось, он разделит это между детьми, разве что вложит, для большей надежности, в три разные сберегательные программы. А может, лучше в шесть? Или даже в девять? У него кружилась голова.