Читать книгу - "Дураков нет - Ричард Руссо"

гадая, не связано ли это с классной Тоби Робак.

– Сгущенку, – продолжал Салли. – А знаешь почему?

Руб нахмурился, силясь вспомнить почему. Он чувствовал, что должен знать ответ на этот вопрос, но припомнить не мог.

– Ни дергать за сиськи, ни чистить дерьмо, – пояснил Салли. – Ты здесь хоть что-то сделал?

– Почти все. Может, хватит пока, пойдем пообедаем?

– Хватит работать или хватит сидеть на крыльце и морозить член?

– Работать.

– Окей.

– Хорошо, – сказал Руб.

Они сидели и слушали, как лает собака.

Уилл присоединился к отцу, и они медленно шли по улице к Салли и Рубу. Мальчик о чем-то взахлеб рассказывал, показывал отцу выигранные деньги и секундомер, который дал ему Салли. Тот даже с крыльца заметил, что Питер не очень-то рад.

– Где лает эта чертова псина? – спросил Салли. – Такое ощущение, будто в доме.

– На кухне, – уточнил Руб.

– Кто?

– Собака, – сказал Руб. Он готов был поклясться, что они говорят о собаке.

– Какая собака?

– Та, которая лает. Карла собака.

Это было второе, что он хотел сообщить Салли, когда подошел к машине, а его прогнали, и это за все его труды. Было еще и третье, но Руб позабыл что.

Салли открыл дверь, вошел в дом. И с порога заметил Распутина, тот сидел, привалясь к кухонному шкафчику, к которому его привязал Карл Робак. А лаял пес сдавленно, потому что ошейник душил его. Карл прикрепил цепь к верхнему ящику, и пока Распутин стоял, все было нормально, длины цепи хватало. Но то ли собака потеряла равновесие и прислонилась к шкафчику, то ли попыталась лечь – и оказалось, что на это цепи уже не хватает. Заметив Руба и Салли, пес героически попытался встать, но линолеум был скользкий, пораженная ударом сторона тела не слушалась. Распутин быстро устал и вновь привалился к шкафчику, шея и голова собаки были в считаных дюймах от пола.

– Осторожно, – предупредил Руб, Салли сперва подумал, что Руб имеет в виду собаку, но потом заметил, что между порогом и кухней нет пола, остались лишь балки фундамента, под ними зиял темный погреб.

К своему удивлению, Салли смутился, увидев внутренности дома своего детства – трубы, доски, проводку, – выставленные на всеобщее обозрение, точно у неизлечимо больного. Это зрелище его не порадовало, вопреки ожиданиям.

Руб положил перед собой лист фанеры, на котором, очевидно, стоял, когда снимал паркет, шагнул на него и по двойной балке, покачиваясь, проворно пробрался на кухню.

– Точно. – Салли шагнул на фанеру и вспомнил, что уговаривал внука войти в дом, где нет пола. А заодно и слова Отиса о том, что опасность всюду, где Салли.

Руб протянул ему руку.

– Я тебя поддержу, – предложил он.

– Отойди, – сказал Салли. – Из-за тебя я только ударюсь коленом, и все.

Руб нахмурился, его снова обидели, но отошел в сторону, как просили. Салли здоровой ногой попробовал балку, оттолкнулся, пересек черную пропасть и ступил на линолеум кухни. Почувствовал, что больное колено вот-вот подкосится под тяжестью тела, но успел ухватиться за дверной косяк и не потерял равновесие.

– Мог бы просто зайти с другого входа, – сказал Руб.

– В этом весь ты: дать мне хороший совет, когда я едва не убился, – ответил Салли и рукавом вытер холодный пот со лба.

Доберман вновь попытался подняться, и Салли заметил, что к его ошейнику прикреплен конверт. Лом, с помощью которого Салли накануне пытался проникнуть в дом, лежал на кухонном столе, Салли взял его и показал собаке.

– Если укусишь, я пришибу тебя прямо здесь, на кухне, – пообещал он.

Собака, кажется, поняла угрозу, поскольку перестала рычать и присмирела, Салли снял с ошейника конверт, на котором изящным, почти женским почерком Карла Робака было написано: “Дону Салливану, мастеру на все руки из жопы”. Внутри лежала записка: “Ты испортил его. Он твой”.

Будто бы в подтверждение этих слов собака подалась вперед, насколько позволила цепь, и лизнула руку Салли.

Чуть погодя пришли Питер с Уиллом, на кухню Питер попал через заднюю дверь, и Салли показал ему записку. Питер прочел и неприятно захихикал. Уилл, помедлив на заднем крыльце, глубоко вдохнул, завел секундомер, опасливо взглянул на собаку и шагнул в дом.

* * *

– У вас тогда кружилась голова, миссис Пиплз? – спросил молодой врач, накачивая воздух в черную манжету тонометра, безжалостно сдавившую руку мисс Берил.

Это неприятное ощущение показалось ей естественным продолжением недавних событий. С того самого утра перед Днем благодарения, когда мисс Берил посмотрела на деревья и заключила, что в этом году ее очередь, ее не оставляло мучительное предчувствие скорой беды. И от того, что она решила не путешествовать, предчувствие, несомненно, лишь усилилось. В этом Клайв-младший прав. Ей следовало ехать, как и собиралась. С другой стороны, насчет Салли он заблуждался: сегодня утром Салли проявил себя все тем же верным товарищем, каким знала его мисс Берил. Удар на нее обрушил не Салли, а Бог, коварный старикан, и сейчас врач объяснит мисс Берил, в чем именно это выразилось; она приготовилась смириться с реальностью.

Давление ей мерили второй раз за полчаса. Первый раз это сделала медсестра.

* * *

На приеме у врача мисс Берил изучала его едва ли не так же пристально, как он ее, хоть и без помощи холодных, бесцеремонных, всюду лезущих инструментов. Опять генофонд в действии, сказала она себе, хотя это же Шуйлер-Спрингс, не Бат, так что, возможно, мисс Берил и ошибалась. Шансы на то, что именно она учила этого молодого врача, когда тот был восьмиклассником, невелики, хотя он и показался ей смутно знакомым, чьей-то более взрослой версией – возможно, кого-то из ее восьмиклассников. Один из неприятных побочных эффектов долгого учительства заключается в том, что сорок лет – это очень много, даже в смысле памяти, и порою мерещится, будто ты учила вообще всех людей на планете. В лице каждого взрослого мисс Берил искала свидетельства вчерашних невыученных уроков, предвещающие сегодняшнюю некомпетентность. В этом юном враче мисс Берил заранее высматривала доказательства, которые подтвердили бы правильность уже принятого ею решения не следовать его советам. С чего бы, в самом деле, следовать советам бывших троечников, если ты их узнала.

– Кружилась, – созналась мисс Берил, отвечая на его вопрос о том, что предшествовало тому, как у нее из носа хлынула кровь. – И теперь кружится, но уже от облегчения, – добавила она.

Молодой человек снисходительно улыбнулся.

– Кружится от облегчения? Вы имеете в виду, что вам стало лучше?

Мисс Берил скривилась. Этот молодой человек, как и большинство его сверстников, с кем мисс Берил довелось познакомиться за последнее время, совершенно лишен