Читать книгу - "Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес"

Фелиситас радостно хлопает в ладоши:

– Ты попадешь в ад?

Ольвидо закипает от негодования.

– Я останусь здесь!

– То есть в ад попаду я.

Ольвидо хочет еще раз возмутиться столь дерзким поведением, но быстро соображает, что именно такой настрой ей нужен от Фелиситас. Она придвигается поближе к лицу внучки и тем же тоном, которым обычно обращалась к Ангустиас, угрожая поркой, говорит:

– Да, именно, так что тебе лучше найти способ все ей сказать и убедиться, что меня отвезут в Мексику. Понятно?

Фелиситас хмыкает и встает с дивана.

– А ты можешь поднимать вещи своими призрачными руками? – спрашивает она, шевеля пальцами перед бабушкиным носом.

Ольвидо усмехается.

– Не называй их «призрачными», и да, могу. – Однако, вместо того чтобы доказать свое утверждение на практике, она скрещивает руки на груди.

Фелиситас тянется за декоративной подушкой, лежащей рядом с ней.

– Лови! – Она подбрасывает подушку и с лукавым видом наблюдает, как та пролетает сквозь грудь Ольвидо, прямо сквозь ее сердце.

Несмотря на отсутствие боли, Ольвидо в ужасе.

– Что ты себе позволяешь?

– Не хочешь еще раз попробовать? – дразнит ее Фелиситас.

– Что?!

Фелиситас бросает вторую подушку. Ольвидо уворачивается. Озорно улыбаясь, Фелиситас выбегает в коридор, Ольвидо спешит за ней.

– Ты соврала! – восклицает Фелиситас, как только они оказываются там, откуда Ангустиас ничего не услышит. Ольвидо фыркает, но не пытается придумать очередную ложь. – Что ж, мой план провалился.

– Какой еще план? – удивляется Ольвидо, отказываясь смотреть на внучку.

– Чтобы ты написала маме письмо.

Ольвидо усмехается:

– Если бы я могла это сделать, как думаешь, стала бы я обращаться к тебе за помощью?

Фелиситас вздыхает.

– У тебя есть бумага и ручка? Я напишу за тебя.

Ольвидо косится на свою записную книжку.

– Думаю, она сможет отличить мой почерк от почерка пятилетнего ребенка.

– Мне десять.

– А ведешь себя как пятилетняя.

– У меня отличный почерк, – настаивает Фелиситас. – И я могу его изменить, сделать дрожащим. Ты уже старая, так что мама поверит, что это ты накарябала.

– Что ж, ладно. Давай попробуем, – соглашается Ольвидо и показывает на дверь, ведущую в ее спальню. – Если что, придумывать объяснение придется тебе.

Стараясь не скрипеть, Фелиситас осторожно открывает дверь. Ольвидо с любопытством заглядывает внутрь. Ее кровать застелена. Подушки взбиты.

– Где? – спрашивает Фелиситас.

– В тумбочке. В первом ящике. Там ручки и бумага. Нет, это не бери. Это моя телефонная книга.

Фелиситас хмыкает и роется в поисках бумаги.

– Вряд ли она тебе еще понадобится.

Положив разорванный конверт на тумбочку, Фелиситас начинает аккуратно писать:

Умоляю. Пожалуйста, оставь меня в покое.

Ольвидо наклоняется к ней и прищуривается. Предложения на английском.

– Что здесь написано?

Фелиситас ухмыляется.

– Ты разве не знаешь? – невинно спрашивает она.

Ольвидо прекрасно понимает, что она имеет в виду. Фелиситас не просто чужой ей человек. Она совершенно необъяснимое явление. Ангустиас никогда бы не осмелилась насмехаться над ее навыками чтения. Как она могла воспитать такую наглую девчонку?

– На мне нет очков для чтения, – коротко объясняет Ольвидо.

– Разве смерть не должна была решить все твои проблемы со здоровьем?

Так я и знала, думает Ольвидо. Фелиситас не проявляет к ней ни сочувствия, ни уважения. Жаль, она не может снять туфлю и пригрозить отлупить девчонку.

– Понятия не имею. Я умерла впервые, – говорит Ольвидо, выпрямляя спину. – А теперь слушай внимательно. Вот что тебе нужно написать.

Глава 10

Ангустиас

Впервые Ангустиас увидела цветное облако в свой одиннадцатый день рождения. Она не помнит, чтобы до этого замечала над чьей-либо головой что-то похожее на нимбы святых, которым молилась ее мать, но в тот вечер, ровно без пяти семь, когда солнце уже менялось местами с луной, она отчетливо увидела разные цвета.

Все началось с отца.

Отец Ангустиас не был ужасным человеком, но и замечательным его нельзя было назвать. Его постоянное отсутствие и равнодушие никогда не беспокоили Ангустиас – загадочный побочный эффект ее особенного имени. Но когда он врал, ей нестерпимо хотелось пнуть его, наступить ему на ногу и закричать: «Ты самый ужасный человек на свете», хотя это тоже было ложью. «Не приходи сюда больше!»

По мнению Ангустиас, врут только тем, кто настолько глуп, чтобы вранью поверить, и хотя многие считали Ангустиас глуповатой, ее отец не должен был входить в их число. Отцу положено думать, что его ребенок вырастет и станет президентом, откроет новую планету или изобретет лекарство от рака. Отец не должен рассчитывать, что ребенок поверит в его недельную командировку, когда этот ребенок точно знает, что у отца нет собственного бизнеса, а на любой работе он не задерживается дольше нескольких месяцев, поэтому ни один здравомыслящий бизнесмен никогда не пошлет его ни в какую командировку. Но именно это сказал отец Ангустиас в тот предпоследний раз.

Ржаво-коричневое облако появилось над его макушкой прежде, чем он успел договорить. Ангустиас понятия не имела, что это значит, и понадеялась, что загадочное облако быстро рассеется, как туман под лучами солнца. Но в этом ржавом цвете было что-то, что разожгло ее любопытство.

Ржавчина не предвещает ничего хорошего. Ржавчина – это старость и отсутствие заботы. Ржавчина опасна, если она на гвозде, гвоздь протыкает твою грязную стопу, а мама выясняет, что произошло это потому, что ты опять не обулась, хотя она без конца твердила тебе, что нельзя бегать босиком.

– Это называется столбняк, – сказала ей Ольвидо, обрабатывая ранку на колене. Ангустиас споткнулась о цементный блок на строительной площадке за их домом. По словам Ольвидо, в недостроенное здание запрещено было заходить босоногим девочкам с именем на букву «А». Строители не удосужились повесить предупредительную табличку, полагая, что матери сами расскажут об этом своим дочерям, а дочери будут слушаться. – Столбняк вызывает не ржавчина, а маленькие бактерии, которые проникают через рану в твое тело. Они плывут на лодках по красным рекам в твоих венах, все выше и выше, и когда достигают мозга и привязывают свои плоты к причалу, где твои клетки усердно работают, позволяя тебе дышать, двигаться и играть, – БУМ! Ты падаешь замертво.

Нижняя губа Ангустиас задрожала, и она прошептала:

– Я могу умереть?

– Ну, необязательно, – допустила Ольвидо. – Сначала твое тело будет корчиться всевозможными способами. – Ольвидо скрючила руки и изогнула спину так, чтобы смотреть на Ангустиас лишь уголком правого глаза. – А потом ты застынешь в одной позе, навсегда. И знаешь, где прежде всего возникнут проблемы?

– Где?

– Во рту. Ты не сможешь говорить.

Ангустиас ахнула.

– Но я люблю поговорить.

– Знаю, что любишь. Если не будешь лечиться, можешь умереть.

Ангустиас в