Читать книгу - "Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова"

— На собак, даже на самых маленьких шавок надо брать особое разрешение, а вот у кого — я и сам не знаю. Да ты не кисни. Он и без тебя проживет... А знаешь что: давай его запрем у нас в квартире? Представь себе, вернется моя мама и вместо меня ее встретит Бродяга... Вот будет смешно.

Но я только презрительно посмотрел на Гурика.

— Тогда я не знаю, как быть, — разочарованно сказал он.

Было очень грустно расставаться с Бродягой. Хорошо, если Лилька будет заступаться за него. А если нет?

Наше путешествие чуть-чуть не сорвалось. Мы ждали трамвай, как вдруг из сквера вывернулась Натка Черепанова.

— Клюквин! — обрадованно вскрикнула она. — Вот удача! А я как раз к тебе бегу! Ты откуда едешь? Из дому?

У меня упало сердце. И как я мог забыть, что еще на прошлой неделе сам просил Натку, чтобы она зашла подзаняться со мной по арифметике.

— Он не может сейчас заниматься, — важно произнес Гурик. — Мы спешим по очень важному делу. Приходи в другой раз.

— Почему ты отвечаешь за него? — сердито щурясь, спросила Натка. — Может быть, ты, Клюквин, проглотил язык?

Я промямлил, что язык у меня цел, но просто плохое настроение и заниматься, да еще задачками, я сегодня не могу.

Но от Натки Черепановой не так-то легко было отделаться. Она вцепилась в мою руку и продолжала допытываться, куда все же мы направились.

— А какое твое дело? — вскипел Гурик. — Ну, едем мы в медицинский институт на день открытых дверей.

У Натки тонкие черные брови взлетели вверх почти под самую голубую шапочку от такого ответа, а рот стал походить на вытянутую подковку.

— Умнее не мог придумать? —только и смогла проговорить она. — Так вы и нужны в медицинском институте. Только вас там и дожидались! Подумал бы сначала, когда бывает день открытых дверей!

Последних слов Натки мы так и не расслышали. Из-за поворота выскочил трамвай, зазвонил, загремел. Я с тяжелым сердцем оттолкнул Бродягу, вывернулся из-под Наткиной руки и вскочил следом за Гуриком на подножку. Оторопевшая Натка так и осталась с носом. Она стояла до тех пор, пока не тронулся трамвай — все удерживала Бродягу, чтобы тот не попал под колеса.

Билеты на поезд брал Гурик. Для большей солидности он, подавая в окошечко деньги, басом потребовал два мягких до Алтая. Такой станции не оказалось.

— Вот так история!—вырвалось у меня. — Тогда придется брать билеты до Москвы. Оттуда можно в любой конец света Лопасть, даже в Индию...

Гурик, который было приуныл, сразу приободрился.

— Ты, Клюквин, здорово придумал! Из Москвы прямым путем на «Стреле» и в Ленинград прокатиться не дурно. У моего папы там брат живет. А у него «Победа» есть,..

Спорить и ругаться с Гуриком мне давно надоело, мы снова подошли к кассе и взяли билеты до Москвы.

Я побаивался, что нас могут задержать при посадке в вагон. Но ничего такого не случилось. Как только наступило время садиться, началась несуразная толчея, пассажиры так напирали один на другого, что даже прижали кондукторшу. Где уж ей было заглядывать пассажирам в лица. Она лишь освещала фонариком протягиваемые билеты и все упрашивала, чтобы не толкались. Нас втиснули в вагон, и я крикнул Гурику, чтоб он не зевал и забирался на самую верхнюю полку.

А в вагоне набиралось пассажиров все больше и больше. Было просто удивительно, как может в нем разместиться столько народу!

Но вагон оказался таким больший?, что всем нашлось места сколько угодно. Мы лежали с Гуриком на самых верхних полках, под потолком. Вошел какой-то парень с огромным чемоданом, а следом за ним девушка, повязанная белой пушистой шалью.

— А ну-ка, пацан, слезай, — крикнул парень, дергая Гурика за валенок.

На лавках внизу притихли, я напугался. Думал, что вот сейчас крикнут кондукторшу, та начнет расспрашивать нас, придираться. Принялся делать Гурику знаки, чтобы он уступил место, но он не понял моих сигналов и вместо того, чтобы спуститься вниз, отчаянно брыкнул ногой.

— Оставь ребенка в покое, Павлик, — попросила девушка. Она заметила, как я сигналил Гурику, и улыбалась. Теперь она развязала шаль, пригладила черные косы, и я удивился ее девчачьему виду.

— А куда вы едете, ребятки? — вдруг спросила она.

Гурик откашлялся и понес несусветную чушь. По его словам выходило, что я, например, еду к отцу, который встретит меня на вокзале в Москве, а сам он, лично, отправился навестить бабушку.

Если бы здесь была Натка Черепанова, она быстро заставила бы Гурика замолчать, но посторонние ведь не знали его характера и даже поверили, что нас посадил в вагон знакомый дежурный по вокзалу. Старичок с тощей бородкой посоветовал не вылезать на остановках — можем, дескать, отстать...

Наконец вагон дернуло. Мимо поплыли стена вокзала, высокие освещенные окна, большие часы, головы провожающих...

Странно получалось со мной. Пока был дома — думал, что ничего особенного не будет, если я уеду, а сейчас сделалось почему-то здорово не по себе. И принесла нелегкая этого дядю Дему! Сидел бы я сегодня вечером за столом и готовил уроки, и Бродяга бы не мерз под забором. А теперь мама испугается, завтра помчится в школу, поднимет шум. А вдруг мама догадается пересчитать деньги?

Тимофей Петрович

Почти всю ночь я не спал и ворочался на жесткой вагонной полке. А под утро, как нарочно, разболелась голова. А тут еще проснулся Гурик и стал жаловаться, что отчаянно хочет есть.

— Нет, Клюквин, как хочешь, а в Кирове я обязательно слезу, куплю колбасы или пряников.

После сна его лицо походило на круглый каравай с двумя изюминками вместо глаз. Он потягивался, сладко зевал, потирал бока.

Чтобы отвязаться от Гурика, я решил уступить. Едва поезд остановился, как мы выскочили на перрон.

— Ого, морозище! — чему-то радуясь, сказал Гурик.— Обрати внимание, Клюквин, какой туман. Я прямо тебя совсем не вижу. И в бинокль не рассмотришь.

Я ничего не ответил, только поежился в своей короткой ватной куртке; Гурик осмотрелся и опрометью бросился к маленькой голубой тележке.

— Мороженое!—завопил он. — Сколько купим, Клюквин?

— Иди ты к дьяволу! —огрызнулся я.

Хорошо было Гурику есть мороженое. В такой шубе никакой мороз не проберет. Он купил три стаканчика мороженого и принялся жадно обгладывать один из них, а я стоял, смотрел на него и злился