Читать книгу - "Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский"

прелестные амуры, похожие на облака, которые обратились в детей, играющих на чудесно голубом небе среди гирлянд зелени, апельсинов и лимонов, сплетенных в виде триумфальных арок над самим Мантуанским маркизом и всеми молодыми Гонзага.

Эта живопись с ее преобладающим голубым и эмалево-белым и зеленым цветом нежна и свежа в своем великолепии и заслуживает большего восхищения, чем какое-либо другое произведение Мантеньи. Но окна башни смотрят на нечто еще более дивное и приятное – на одно из озер! Бледно-голубая вода окружена зеленым камышом, сзади видны тополя и ивы на зеленом лугу, и голубые смутные Альпы, и соединяющий все это длинный замковый мост с башнями из бледных кирпичей цвета герани.

Нужно пройти через колоссальные дворы, чтобы попасть из старинной укрепленной части в остальной дворец, так называемый Корте Нуово. Теперь эти дворы превращены в городскую площадь…

…Из всех разрушающихся дворцов, которые я когда-либо видела в Италии, мантуанский дворец выражает наиболее полное разрушение. Сначала вы испытываете одно только это впечатление. Но мало-помалу, после того как вы побродите по тому, что поначалу вам покажется только лишь торжественной пустыней, вы вдруг начнете чувствовать, что этот дворец более, чем все другие подобные ему, вошел в вашу душу. Ибо эти бесконечные залы и комнаты, иные, как апартаменты Изабеллы д’Эсте (в них висели некогда аллегории Мантеньи, Перуджино и Косты, „Триумф целомудрия“ и проч., теперь находящиеся в Лувре), уютные и красивые даже в своем запустении, иные слегка подновленные Марией Терезой для вечерних балов и приемов, иные совсем обвалившиеся, погибшие, наполненные заплесневелыми архивами или еще совсем недавно служившие складами съестных припасов и казармами – весь этот колоссальный лабиринт, странно согласующийся с золотым и голубым лабиринтом на потолке одной из комнат, есть, в целом, самая великолепная, самая фантастическая вещь, оставленная нам Италией Шекспира…

Из главы «Озера Мантуи» (Ли В. Италия. Genius Loci / Пер. Е. Урениус под ред. П. Муратова. М.: Издательство Сабашниковых, 1915).

Твиты из Бергамо

Сб, 22:46: Ни одна провинция так не воняет навозом, как Ломбардия. Мчишь по шоссе из Бергамо, где сегодня по всему нижнему городу какие-то политические манифестации негров (а в верхнем – такие же массовые манифестации туристических толп), мимо Брешии, словно бы хочешь оторваться от вязкого сельскохозяйственного шлейфа.

Сб, 23:46: А в Мантуе снова туманы. Приезжаешь «домой» и как попадаешь в прошлое из какого-то неправильного черно-белого фильма про послевоенную школу.

Вс, 00:01: Семь Лотто увидел в Академии Каррара, по одному – в Сан-Спирито и в Сан-Бартоломео-э-Стефано. В Сан-Бернардино не пустили.

Вс, 00:22: Неожиданно написал для родной газеты про большевистский переворот 1917 года. Родной заголовок был «Старые песни о главном» https://t.co/4W1u9wQLNF.

Вс, 00:25: Бергамо – самый спиритуальный, закрытый город этой поездки, задвинутый на противоборстве между нижним (большим) и верхним (старинным) городом, а на все остальное не обращающий никакого внимания. Трескоре-Бальнеарио

До Бергамо заехал наудачу в Трескоре-Бальнеарио, чтобы попытаться поймать цикл фресок Лотто в оратории церкви при вилле Суарди. Но удача, разумеется, не улыбнулась (я почти и не надеялся: везет мне если только на новенького, тем более что с виллами у меня почти всегда сложности), все закрыто. Прогулялся по тихому городку повышенной разреженности у самого начала Альп – сплошные усадьбы и частные владения, упирающиеся в холмы и горные склоны.

Здесь север, совсем север, природа сдержанная, сонная. Теплая, но не солнечная – солнце здесь заочное, и все, что под ним прорастает, тоже уже не родное, не «ах, какие просторы», но двоюродное, троюродное даже по отношению к романтическим стереотипам в духе Сильвестра Щедрина. Как и не в Италии уже, хотя размах панорамы почти тосканский. Но слишком много промышленных предприятий, заводов, складов, зон отчуждения и прочей мегаполисной инфраструктуры, лишающей ландшафт того градуса невинности, что глаз постоянно ищет за окном на протяжении всего путешествия. На ходу, проезжая спальные городки и деревни, не выходящие из бабушкиной спальни (шоссе и есть узкая центральная улица, обступающая автомобилистов старинными домами), научаюсь новым критериям пышности и красоты.

***

Фрески Лотто я нашел сегодня ночью. В мантуанском доме, где арендую небольшую старомодную квартиру (очевидно, раньше здесь были комнаты стариков – чувствую их шаткое присутствие перед сном), есть шкафы с книгами. Почти библиотека с весьма осмысленным подбором. Там, на нижних полках стоит подписная серия в 50 небольших альбомов, посвященных фресковым комплексам. От Помпей и Сикстинской капеллы до мозаик в Равенне и соборов в Орвьето, Ассизи или Ареццо. Большого формата каждый выпуск (1965 года издания) – размером в слегка пожелтевший атлас, поэтому я фрески Лотто детально рассмотрел. Ораторий не слишком высокий, приземистый, можно сказать.

………………………………….

Одна «главная» (то есть левая длинная) стена там устроена как галерея, состоящая из независимых мизансцен, а напротив нее «главная» правая – единая фреска. Как бы реалистическая. Христос на ней – в центре, мировым древом или виноградной лозой, раскинул руки, от которых исходят не лучи даже, но, продолжением пальцев, коричные ленты. Из-за чего у Спасителя роль несколько двусмысленная, он, как спрут, опутывает всю стену мира щупальцами, образующими наверху десять колец, внутри которых на голубом фоне сидят святые: на голубом, так как это небо и верхняя часть фрески, а нижняя – панорамный городской пейзаж. Внутри города происходят истории святых – Варвары Илиопольской (ораторий – при церкви, носящей ее имя) и Бригитты Ирландской на другой стене, где несчастную женщину мучают на фоне красивых зданий с лоджиями. Отдельные мизансцены исполнены предельно реалистично – но в реалистические сюжеты вдруг вторгаются непонятные летающие существа, словно бы старушки, вываливающиеся из окон.

Все это соединяется странным образом – точно через силу. Словно бы Лотто пытался состыковать несостыкуемое, из-за чего некоторые фигуры, ракурсы и развороты выглядят наивными – неправильными анатомически, но выверенными с точки зрения, если так можно выразиться, глубинной спиритуальности. Когда в уравновешенность и расчисленность канонического сюжета врывается ветер случайности, неловкости, сиюминутности. Помните, как в одном его «Благовещении», которое однажды привозили в Москву, центр комнаты почему-то пересекает испуганная кошка?

За что, собственно говоря, мне Лотто и нравится – сквозь верхний, глянцевый слой у него почти всегда (время от времени?) прорывается изнаночная хтонь глубинного залегания.

Причем хтонь отнюдь не сюжетная, но технологическая, первородная – художник так мир чувствует, вот в своих работах и пишет поражающую порой неловкость потусторонних сил. С обычными-то силами у него все в порядке: Варвару как только ни пытают – то подвешивая голую вниз головой, то переворачивая, чтобы она смогла поймать покровы, кинутые ей ангелом. Вот ее гонят в лес, вот казнят на периферийном холме, а между строк, между сцен страстей и