Читать книгу - "Это - Фай Гогс"

женской фигуры, неподвижно стоящей в трех шагах позади меня; и еще до того, как мой парадный китель с блестящими пуговками, пропитавшись холодной маслянистой водой Саргассова моря, утянет меня вниз и все погрузится во тьму, я успеваю подумать, что хорошо помню этот голос, и хотя прошло столько лет, этот голос не изменился, — и это ее голос, ее, ее! – а раз так, значит та, что была дороже мне всех на свете все еще жива, она каким-то образом смогла выжить, смогла выбраться из холодных маслянистых вод Гудзона, а значит, я так долго мучил себя зря, и все возможно, и еще ничего не потеряно…

Но тяжелые ботинки и мундир с блестящими пуговками продолжают тянуть меня на дно, мой новенький мундир лейтенанта, висящий в шкафу, мундир, который только сегодня утром, так гордясь мной, выгладила Дженни, и теперь мне придется вернуть должок и оставить этого несчастного нью-йоркского паренька наедине с нечистым на руку Томом Хиксом – а ведь я с самого начала видел, что в этом деле с двумя застреленными копами что-то явно нечисто, и уцелевшая девушка как-то испуганно косилась на Томми, но я все равно вынужден подыгрывать ему на этом допросе, выступая в роли злого полицейского; я сижу в своем выкрашенном свежей краской кабинете, стараясь не встречаться глазами с Дженни и детьми, с укоризной смотрящими на меня с фотографии на моем столе.

Вдруг раздается звонок, и глубокий, холодный голос, назвав мой личный код, говорит мне, что настоящий убийца задержан в баре в Уилмингтоне, а из факса тем временем уже вылезает лист с фотографией избитого, взлохмаченного громилы; и я, надеясь, что еще не поздно, бегу в комнату для допросов и барабаню в дверь, одновременно продолжая лить воду; и когда дело почти сделано, парень вот-вот захлебнется, мне останется только получить свою пятерку с правом на досрочное за непредумышленное, — «Полтора ляма и дом на Сейшелах или грошовая пенсия и дерьмовая хибара в Симкинс-Корнере? А можно я подумаю, секунды полторы?» — раздается громкий стук в дверь, и жирный усатый коп, которого было бы не отличить от меня, если только снять с него купленный на распродаже для жирдяев бежевый костюмчик и вытопить из него фунтов двести сала – жирный коп перестает лить воду и, выругавшись, снимает с меня полотенце, переворачивает на бок, чтобы я мог откашляться; и пока он идет к двери, мои подошвы упираются в плотный песок на дне; я что есть силы отталкиваюсь и отчаянно гребу тяжелыми руками и ногами; вскоре я выныриваю на поверхность, но всего лишь для того, чтобы потом, немного погодя, снова погрузиться в искрящуюся бездну глаз хрупкой черноволосой девушки, сидящей полуголой у шеста и делающей странные паучьи пассы тонкой рукой, и в той бездне остаться уже навсегда…

«Но что значит это «навсегда»? И это «потом»? И когда случится это «потом», если все, что должно было случиться, или давным-давно уже случилось, или происходит прямо сейчас, и прямо сейчас она тонет, снова и снова, и вот она уже снова мертва, и снова жива; и делала, и делает, и наверное, будет продолжать это делать она только для того, чтобы доказать нам, что нет ни до, ни после, что не было и нет никакого проклятия, а значит, не было и нет никакого благословения, и нет никаких поверенных, священников, генералов и свиноподобных жирдяев, а все что нам осталось сделать, чтобы не кануть в этой непрерывной и, судя по всему, замкнутой круговерти ее смертей и наших воскрешений, которые ведут к новым нашим смертям и новым ее воскрешениям – это признать, что мы с тобой – и ты, и я – так и остались все тем же насмерть перепуганным десятилетним ребенком, которого для его же безопасности заперли в набитой всяким бесполезным хламом комнате – и я допускаю, что нам оставили полсотни самых безобидных книжек, да еще коробку угля, чтобы мы рисовали голых женщин в змеях – но вот чего нам точно не оставили, так это даже самого маленького, самого безобидного ножичка, не говоря о мечах и боевых топорах, и уж подавно ни одного креста – кто бы нам позволил их хранить после того, что произошло на том берегу, ведь кресты в сочетании с острыми лезвиями нельзя считать ничем иным кроме настойчивого приглашения раз и навсегда покончить с терзающим нас чувством вины за то, в чем ни ты, ни я не виноваты, за то, чего мы даже не совершали – хотя ты, если подумать, мог это предотвратить, пока она плыла к нашей шхуне… – так ты опять за старое? – все, больше не буду, обещаю! – и это же чувство заставило нас навыдумывать разного, лишь бы не вспоминать о той, что была нам дороже всех на свете; и тащат нас куда-то по этим нескончаемым грязным коридорам вовсе не для того, чтобы утопить, а всего лишь чтобы раздеть догола и окатить душем, названным в честь доброго капитана Шарки, грозы шестидесяти трех морей и… – капитана Шарки? Серьезно? Доктора, доктора Шарко! Который когда-то жил во Франции и придумывал всякое, чтобы ребятам вроде нас с тобой жизнь не показалась медом намазанной… – хорошо… окатить душем Шарко, а потом подключить электроды к нашей голове и пропустить сквозь нее десять тысяч вольт; и устроить нам другие, пусть и жестковатые, но совершенно необходимые процедуры, чтобы мы забыли, или наоборот, вспомнили… но погоди… кто здесь… Сосунок?! Сэмм… Генерал! Пельмень? Пельменище, родной!

– Боже, парни! Вы просто не представляете, как же я рад вас всех видеть!!!

Глава 47

В которой Генерал теряет свою армию

– Живой?! – услышал я в ответ радостный рев Генерала. – Мальчик мой, когда ты там затих, я уже грешным делом подумал, что тебе все-таки удалось изгадить мой великий вечер!

Я потряс головой, чтобы стряхнуть воду, льющуюся мне в глаза с мокрых волос, посмотрел наверх и увидел свои руки, примотанные скотчем к крюку балочного крана – одного из тех приспособлений, с помощью которых на наших корпоративных вечеринках частенько подвергались испытаниям либо наши кости, либо наши желудки – в зависимости от ролей, что были назначены нам устроителями.

Кран этот, в свою очередь, был приторочен к очень высокому и очень грязному стеклянному своду помещения настолько вместительного, что даже все наши парни выглядели там сиротливо и потеряно. В