Читать книгу - "Остров Сахалин - Антон Павлович Чехов"

становится. Хлеб ржаной, т. е. мука ржаная, уж 70 коп. за пуд, тогда как по ту сторону Томска она 25–27 к., а пшеничная 30 к. Табак, продающийся в Сибири, подл и гнусен; дрожу, так как мой уж на исходе.

〈…〉

Еду с двумя поручиками и с одним военным доктором, которые все держат путь на Амур. Таким образом револьвер является совершенно лишним. С такой компанией и в ад не страшно. Сейчас пьем на станции чай, а после чаю пойдем смотреть город.

Я согласился бы жить в Красноярске. Не понимаю, почему здесь излюбленное место для ссылки. Тут недавно прощенный Юханцев, тут и Рыков.

Однако спешим; будьте здоровы. Целую всех, откидываю к печке, потом опять принимаю в свои объятия, благословляю по-архиерейски и желаю всего хорошего.

Ради бога, без болезней и без инцидентов! Будьте благополучны до мозга костей.

Ваш Homo Sachaliensis

А. Чехов

Письма, адресуемые на имя Маши, могут быть читаемы всею семьей; если случится писать секрет, то на адресе будет написано: «ее высокоблагородию». Это помните. Всякое письмо с «ее высокоблагородием» может быть распечатано только одною Машею, которой, кстати сказать, я желаю от души всего самого лучшего и великолепного.

〈…〉

Н. А. Лейкину

5 июня 1890 г., Иркутск

5 июнь 90, Иркутск.

Здравствуйте, добрейший Николай Александрович! Шлю Вам душевный привет из Иркутска, из недр сибирских. Приехал я в Иркутск вчера ночью и очень рад, что приехал, так как замучился в дороге и соскучился по родным и знакомым, которым давно уже не писал. Ну-с, о чем же интересном написать Вам? Начну с того, что дорога необыкновенно длинна. От Тюмени до Иркутска я сделал на лошадях более трех тысяч верст. От Тюмени до Томска воевал с холодом и с разливами рек; холода были ужасные, на Вознесенье стоял мороз и шел снег, так что полушубок и валенки пришлось снять только в Томске в гостинице. Что же касается разливов, то это казнь египетская. Реки выступали из берегов и на десятки верст заливали луга, а с ними и дороги; то и дело приходилось менять экипаж на лодку, лодки же не давались даром – каждая обходилась пуда крови, так как нужно было по целым суткам сидеть на берегу под дождем и холодным ветром и ждать, ждать… От Томска до Красноярска отчаянная война с невылазною грязью. Боже мой, даже вспоминать жутко! Сколько раз приходилось починять свою повозку, шагать пешком, ругаться, вылезать из повозки, опять влезать и т. д.; случалось, что от станции до станции ехал я 6–10 часов, а на починку повозки требовалось 10–15 часов каждый раз. От Красноярска до Иркутска страшнейшая жара и пыль. Ко всему этому прибавьте голодуху, пыль в носу, слипающиеся от бессонницы глаза, вечный страх, что у повозки (она у меня собственная) сломается что-нибудь, и скуку… Но тем не менее все-таки я доволен и благодарю Бога, что он дал мне силу и возможность пуститься в это путешествие… Многое я видел и многое пережил, и всё чрезвычайно интересно и ново для меня не как для литератора, а просто как для человека. Енисей, тайга, станции, ямщики, дикая природа, дичь, физические мучительства, причиняемые дорожными неудобствами, наслаждения, получаемые от отдыха, – всё, вместе взятое, так хорошо, что и описать не могу. Уж одно то, что я больше месяца день и ночь был на чистом воздухе – любопытно и здорово; целый месяц ежедневно я видел восход солнца от начала до конца.

Отсюда еду на Байкал, потом в Читу, Сретенское, где меняю лошадей на пароход, и плыву по Амуру до своей цели. Не спешу, ибо желаю быть на Сахалине не раньше 1 июля.

Если бы вздумали написать мне, то вот Вам мой адрес: Александровский пост на о. Сахалине. Почта на Сахалин идет через Сибирь ежедневно.

〈…〉

Почтение Прасковье Никифоровне и Феде. До свиданья.

Ваш Homo Sachaliensis

А. Чехов

Дорога через Сибирь вполне безопасна. Грабежей не бывает.

И. Л. Леонтьеву (Щеглову)

5 июня 1890 г., Иркутск

Иркутск, 5 июня.

Здравствуйте, милый мой Жан! Шлю Вам дружеский привет из недр сибирских, из града Иркутска, куда я приехал вчера вечером.

Давно, давно уже собирался я написать Вам, милейший из всех капитанов. Хотел написать длинно перед выездом из Москвы, но грусть и тяжелое чувство при расставании с родными парализовали мою пишущую длань; в дороге нельзя было писать, да и останавливала мысль, что мне неизвестен Ваш адрес. Теперь же, отдыхаючи, не утерпел и пишу.

Путешествие мое длинно; всё до такой степени длинно и широко, что писать положительно не о чем. Скажу только, что ехать было тяжко, временами несносно и даже мучительно; разливы рек, холод, питание исключительно чаем, грязная одежа, тяжелые сапоги, невылазная грязь – всё это имело для меня подавляющее значение и отодвигало природу и сибирского человека на второй и третий планы. Да и кстати сказать, здешние природа и человек мало чем отличаются от российских. Оригинальны только река Енисей и тайга, но о них можно только рассказать, а не писать, ибо письмо слишком не просторно для этого. В декабре при свидании я выложу перед Вами всё мое сибирское богатство.

Отсюда еду на Байкал, затем подамся к Амуру, на котором поплыву до Сахалина. Обо всем расскажу Вам, друже, если останусь жив и если у Вас будет охота слушать такого неумелого рассказчика, как я.

Где Вы? Что? Как? Каково у Вас лето? Холодно или жарко? Пишете ли? Ах, голубчик, не скучайте, бога ради, и не хандрите. Вы хороший человек.

Поклонитесь Вашей жене непременно.

Господь Вас благословит. Будьте здоровы и счастливы и не забывайте меня. Мне скучно без людей.

Ваш А. Чехов

Какой Ваш адрес? Вот задача-то!

А. Н. Плещееву

5 июня 1890 г., Иркутск

5 июнь. Иркутск.

Тысячу раз здравствуйте, дорогой Алексей Николаевич! Наконец поборол самые трудные 3000 верст, сижу в приличном номере и могу писать. Оделся я нарочно во всё новое и возможно щеголеватее, ибо Вы не можете себе представить, до какой степени мне надоели грязные большие сапоги, полушубок, пахнущий дегтем, или пальто в сене, пыль и крошки в карманах и необычайно грязное белье. В дороге одет я был таким сукиным сыном, что даже бродяги косо на меня посматривали, а тут еще, точно нарочно, от холодных ветров и дождей рожа моя потрескалась и покрылась рыбьей чешуей. Теперь наконец я опять европеец, что и чувствую всем