Читать книгу - "И берег Вычегды родной (сборник) - Евгений Иванович Шашурин"

Мирон прошёл, присел на краешек скамейки и стал выписывать повестку хозяину дома с требованием завтра же явиться в районную милицию. Хозяева стали уговаривать его, чтобы он остался с ними поужинать, а заодно и разобраться что к чему.

Участковый пытался объяснить, что он на службе, да и домой пора ехать, но аромат мяса и голод сделали своё дело.

Он согласился остаться на ужин, а заодно и побеседовать с подозреваемым.

Старшина вышел во двор, дал лошади овса и, вернувшись обратно в дом, присел к столу. В ожидании, пока хозяйка хлопотала у печи, глава дома рассказал участковому, что при перевозе леса из делянки леспромхозовская лошадь сломала ногу. Её пришлось дорезать, а начальник леспромхоза распределил конину между своими работниками; перепало и хозяину дома. Вот и готовят – свежую конину и солёную телятину.

Тем временем хозяйка достала из печи большой чугун, наполненный кусками мяса, и поставила его на стол. Нарезала ароматный ярушник, а хозяин полез в залавок и достал оттуда бутылку с самогоном.

Мирон не предполагал такого развития событий и снова стал отказываться от угощения, но в конце концов поддался на уговоры отужинать и остаться ночевать, тем более, что на улице уже стемнело. Махнув рукой, сказал: «Давай, наливай!»

Свежее уваренное мясо, вкусный наваристый бульон, ярушник – всё это под крепкий самогон и беседу о крестьянской доле сделали своё дело.

Мирон захмелел. Чувствуя, что его клонит в сон, он всё крепче прижимал к себе вещевой мешок с уликами.

Хозяева постелили ему постельницу, набитую свежей соломой, и помогли улечься, пытаясь взять мешок. Мирон, хотя и был изрядно выпивши, котомку не отдавал и положил её под голову вместо подушки. Так и уснул.

Проснувшись рано утром, он первым делом убедился, что мешок находится при нём.

Прощаясь с гостеприимными хозяевами, напомнил, чтобы глава дома явился в район, после чего вскочил на лошадь и галопом помчался в Ильинск, где сразу же отправился в отделение милиции.

С чувством выполненного долга, довольный собой, он зашёл в кабинет начальника и со словами: «Злоумышленник найден! Сегодня будет в отделении. Вот, привёз вещественные доказательства», Мирон Степанович подошёл к столу и вытряхнул из мешка содержимое.

Наступило неловкое молчание.

И вдруг послышался язвительный голос начальника милиции Казанцева: «Сорок лет на свете живу, войну прошёл, но первый раз в жизни вижу, чтобы лось был подкован…»

На столе лежали две передние конские ноги. Мирон растерянно и невнятно стал объяснять присутствующим, что были ноги лося, а откуда взялись конские, не знает.

Он схватил в охапку «улики» со стола и, на ходу сунув их в мешок, выбежал на улицу, вскочил на лошадь и поскакал обратно в Селяна.

Приехав в деревню, сразу ринулся в дом, где так славно провёл прошлый вечер. У крыльца его встретил хозяин дома. Мирон пытался что-то ему доказывать и объяснять, тряся перед ним конскими ногами.

Хозяин с невозмутимым видом забрал у него конские ноги и пошёл в дом.

Участковый что-то ещё пытался кричать вслед уходившему, но его голос улетел в никуда…

От злости и бессилия он крепко выругался, забрался на лошадь и медленно поехал домой…

Ефрейтор Кузьма Кашин

Очередная атака по взятию небольшого польского селения захлебнулась под ураганным огнём немцев. Неудача и потеря солдат накаляли обстановку во взводе комсомольца ефрейтора Кузьмы Кашина.

К слову сказать, такого яростного сопротивления со стороны противника он не помнил. К тому же выяснилось, что командиров в живых не осталось.

Среди товарищей Кузьма оказался старшим по возрасту, званию и боевому опыту.

Небольшого роста, сухощавого телосложения боец в застиранных и потерявших цвет гимнастёрке и галифе. В драных обмотках до колен и разбитых ботинках, он ничем не отличался от своих братьев по оружию, разве что на груди его гимнастёрки красовался орден Красной Звезды.

Немного посовещавшись и обсудив дальнейшие действия, бойцы решили, что будут выбивать засевшего в домах фашиста, а командование остатками взвода доверили ефрейтору.

После непродолжительного обстрела немцев из «сорокапятки»[17] и пулемётов, Кузьма с криком «Ура-а-а!!!» поднялся в атаку, за ним пошли остальные.

Перед собой он видел несколько строений, в которых засел враг. Из чердачного проёма бил «Страдивари»[18], из окон хлестали автоматные очереди.

В голове, словно диск пулемёта «Дегтярёва», крутилась только одна мысль: «Добежать, добежать, добежать…»

Прикрывая друг друга, кидая на ходу гранаты и отстреливаясь короткими очередями, бойцы ворвались в дом и поднялись на второй этаж.

Вдруг перед Кузьмой появилась фигура в чёрном…

«Баба!» – промелькнула мысль, а палец нажал на спусковой крючок.

Фигура в комбинезоне резко дёрнулась и сползла по стене.

Споткнувшись о ступеньку, он упал, и это спасло его. Холодной смертью просвистели пули, оставляя загадочную роспись на стене. Перекатившись через плечо, снова выстрелил.

У дверного проёма распласталась убитая немка с гранатой в руке. В доли секунды он вырвал у неё гранату и бросил в открытую дверь. Послышался взрыв, а затем крик.

Кузьма заскочил в комнату, сквозь пыль и дым увидел сидящую у стены женщину. Лицо и светлые волосы были в крови, а из порванного рукава торчал обрубок руки.

Увидав русского и не спуская глаз с врага, она потянулась культей к автомату.

Бой продолжался ещё минут десять, после чего выстрелы стали стихать и вскоре замолкли. Послышались женские крики, визг, ругательства и отборный русский мат.

Из домов стали выводить женщин в чёрных комбинезонах. Жестоко, без каких-либо сентиментальностей, их согнали в маленький дворик.

Приехали контрразведчики и занялись допросом пленных дам, которые оказались вдовами немецких офицеров СС.

Кузьма с товарищами сидели на крыльце, покуривая самокрутки и обсуждая прошедший бой.[19]

Вдруг один из солдат воскликнул:

– Кузьма, смотри, смотри!

И показал рукой туда, где вели пленных.

На рукавах формы, ладно сидящей на стройных немецких дамах, готическим шрифтом по-немецки было вышито: «Отомстим за мужей!» А на спине белой краской, но уже по-русски написано: «Зае…ём за Родину!»

В шаге от смерти

Папе – Шашурину Ивану Евтихиевичу – посвящаю

Тёплый июньский день. Больше недели без стрельбы. Случается, обменяются стороны редкими выстрелами, видимо, для того, чтобы не расслаблялись ни те ни другие, и опять тишина. Позиции воюющих разделял большой овраг, на дне которого, журча и извиваясь среди кустарника, бежал ручей. По обе стороны крутых берегов рос