Читать книгу - "На рассвете - Игорь Семенович Чемеков"

полным-полно стародавних припасов. Вы, товарищи, надеюсь, согласитесь со мной: Корней Мартынович недостаточно самокритично просмотрел свою хозяйственную стратегию и тактику, потому вот и сложился в его уме довольно-таки уязвимый образ — «ячейка и улей». Этот образ, как мы видим, бумерангом ударяет по нему самому же. Выходит, наш сегодняшний докладчик такой нерасчетливый «пасечник», что только и знает — ревностно стережет свою «ячейку, полную медом до краев», но не будоражит, не настраивает семью на полеты за новым и новым взятком. Наше время, время живительных перемен, преобразований в сельском хозяйстве, требует от товарища Костожогова глубоко задуматься над путями и методами ведения современного колхозного производства. Еще не поздно, Корней Мартынович, пересмотреть вам свою позицию. Еще не поздно!

Слово дали «самому большому» председателю огромного колхоза имени Кирова Петру Филипповичу Зелепукину. Высокий, прямой, седовласый, с моложавым открытым лицом, ясными серыми глазами, он всегда выступал на собраниях и совещаниях с короткими весомыми речами. Прежде чем открыть рот, Петр Филиппович сделал легкий смахивающий жест рукой:

— Лишнее. Про пчеловодство хватит. Слушая докладчика, я думал: «Дорого яичко к Христову дню!» Мартыныч делился с нами опытом, какой мы опоздали перенимать. В те времена, когда он так блестяще восстанавливал хозяйство после разрухи, мы-то — его ближайшие и более отдаленные соседи — работали никудышно. Приходит на ум еще одна поговорка: «На обухе рожь молотит», — говаривали про мужика, который умел выгадывать великую корысть при самых ничтожных материальных ресурсах, — и накапливал, копейка по копейке, изрядный капитал. Мартыныч тоже на обухе молотил, с той великой разницей против единоличника, что копейки выгадывал и накапливал не в свой личный карман, а целиком и полностью — в общественный! За что и был в свое время всячески поощряем. А сегодня мы — к великому сожалению — мало что сможем позаимствовать из сокровищницы костожоговского опыта. Недаром во время его выступления отдельные товарищи про себя хитровато улыбались, как бы уличая Мартыныча в обходе и вуалировании кое-каких фактов. Вот он с гордостью сообщал: «воспитали сотню рабочих волов, тем самым полностью решили проблему тягла…» Сегодня комично звучит: «волами решили проблему», а что это значило в свое время?! Я хочу выделить слово «полностью», — как его понимать? Мартыныч не стал раскрывать, но мы же помним, в каких натянутых отношениях он был с руководством МТС все годы, до передачи техники колхозам. Где только можно, он вместо тракторов обходился волами, вместо комбайнов — жатками-самосбросками, лобогрейками. Сложную молотилку брал всего на несколько дней, чтобы набить зерна для расчета с государством, а уж затем пускал в ход конные приводы. Обязательные поставки колхоз выполнял легко и скоро, а натурплаты за работу МТС с него причиталось сущие пустяки. Но когда и приходилось воспользоваться техникой, то уж такой спрос предъявлял Мартыныч, что трактористы плакали! Свои же, гореловские, руками-ногами отбивались, чтобы не работать на колхоз, в котором живут, в котором ихние жены работают…

Волна легкого смеха прокатилась по залу. Зелепукин сложил руки на животе, улыбаясь, выдержал долгую паузу, наверно, обдумывал, какими словами выразить свое отношение к костожоговскому докладу. Придумал, поправил рукой белоснежную шевелюру, прикашлянул:

— Общеизвестное явление… Но я хочу выделить в этом спорном вопросе одно рациональное семечко. Ничто, повторяю, ничто в нашей хозяйственной деятельности не должно совершаться безрасчетно, без ясной, определенной выгоды. Только на условиях взаимовыгоды должны строиться отношения между разными предприятиями! Это — закон нашего социалистического хозяйствования. Этим законом и руководствуется всю жизнь наш сегодняшний докладчик. В идеале и работа МТС должна была приносить выгоду колхозу. А что мы могли сказать о нашей-то, Верхокленовской? Легкой жизни добивались для себя товарищи! Корней Мартыныч со своими колхозниками не знал легкой жизни, поэтому и жестоко торговался с владельцами техники за каждый «мягкий» гектар. Ничего дурного я лично в этом не нахожу. Вот такие-то «крепкие орешки», каков «Ленинский путь», и нужны были всюду, чтобы окончательно прояснилась проблема — передавать ли технику колхозам или продолжать старое. Вот таков мой взгляд на тему экономии в большом и малом. О крайностях мне говорить не хочется.

— Позвольте тогда мне сказать как раз об этих крайностях, — поднялся заведующий райстатуправлением Доброхотов, молодой, сильно близорукий, в толстых очках. Торопливо листая блокнот, бубнил себе под нос: «Где-то тут… у меня… неопровержимые данные. Ага! Вот! Выписка из годового отчета колхоза „Ленинский путь“, доказывающая, что Корней Мартынович умышленно сдерживает развитие животноводства, не увеличивает поголовья скота и не заботится о его продуктивности. У него задача — как можно больше сэкономить на фураже. Посудите сами: две трети зерна, что остается от урожая после продажи государству и засыпки семенного и страхового фонда, Костожогов провожает на рынок! Доходы от рыночной распродажи зерна и готовой крупы вдвое! — подчеркиваю, товарищи: вдвое — превышают стоимость всей продукции животноводства, — мяса, молока, шерсти, яиц, сдаваемых государству. Если бы только позволить товарищу Костожогову, он сейчас же позакрывает все общественные фермы и займется одним полеводством. Интересы колхозной мошны для него превыше интересов народа и государства!»

— Эко, куда хватил ты, Альберт Егорович!

— Вот это дак выдал — крайности!

— Нельзя же так, в самом-то деле… сплеча…

— Никакого уважения к докладчику! Что мы тут собрались…

Слушатели не приняли такой сногсшибательной формулы насчет интересов колхоза и государства. Говорили все разом, а председательствующий на семинаре первый секретарь райкома партии Федор Прокофьевич Мочалов не спешил наводить порядок. Он радовался свободному проявлению мыслей, перепалке между сторонниками и противниками костожоговских действий.

— Корней Мартыныч не прикроет животноводства! Вздор!

— Я же привел официальные данные… — напоследок пробормотал несдающийся Доброхотов, снимая очки, опускаясь на место.

— Мартыныч — истый крестьянин. Он не может не любить скотины. Это у него в крови! Чего бы ради он строил такие дворцы для коров, телят, овец?!

— Ага! Откуда бы он брал навоз — источник плодородия скудных гореловских пашен?

— Наше ЦСУ голыми цифрами жонглирует. Надо в сущность дела смотреть, вот так! Ничего у тебя, Альберт, не вяжется.

— А небось свяжется. Разумеется — навоз всему голова. Поэтому основные производители навоза — коровы, овцы, лошади — останутся, они были и будут в чести. Ну, а свиней, птицу, как тварей малонавозных и на хлеб прожорливых, Костожогов искоренит напрочь!

— Дикие рассуждения: корова — ради навоза… А что же молоко?!

— Вы Корнея Мартыновича ни на чем не собьете. Он знает, что выгоднее надаивать меньше молока на скудных дешевых кормах, нежели надаивать много — на обильных и дорогих кормах!

— Вот до чего договорились! Да ведь не должно же быть того положения, чтобы прекраснейшие