Читать книгу - "Птица, летящая к небу - Наталия Михайловна Терентьева"

знала, где она. Мы обошли кругом деревню, мама немного успокоилась, Вове вернули телефон, и мы все вместе отправились в Лавру пить травяной чай с огромными пряниками, приторно-сладкими и масляными. Вова возвращаться в Лавру боялся, но хотел есть и пошел с нами. Пока мы ели пряники, Вова строил смешные рожи, показывал язык, приставлял себе рожки, мычал, блеял – и всё в сторону одного из храмов, видимо, там проходил обряд. Мама не могла его успокоить, а он так разошелся, что туристы-иностранцы стали его фотографировать, а мама – плакать от бессилия.

Мама пришла к Богу после того, как умерли ее родители, один за другим, за три месяца. Сначала умерла бабушка, и дедушка не смог один жить и тоже умер, хотя ничем особенным не болел. Мама ужасно переживала, я была совсем маленькой, но смутно помню, как она плакала с самого утра и до вечера, и так продолжалось долго, много дней или даже недель. Она стала ходить в церковь, всё чаще и чаще, и постепенно стала брать и меня. Я помню еще то время, когда я стояла в храме, прислонившись головой к маминому карману на пальто, и оттуда приятно пахло табаком. Мне всегда нравился запах табачного дыма, хотя родители никогда не курят в комнате, только на балконе или в форточку, но незажженная сигарета пахнет по-другому. Когда мне было два года, я даже пыталась есть сигареты, так говорит папа и смеется, что в табачном листе больше витаминов, чем в гороховой каше, нашем с мамой основном блюде во время поста.

С шести лет я начала ходить в воскресную школу, где меня научили молитвам, псалмам, песнопению, всем важным законам службы – когда надо кланяться, когда креститься, в каком месте целовать икону, объяснили, что если убежать со службы, не достоять до конца, то тебя больше никогда не пустят в храм. Нам рассказывали о жизни святых, мы учили Закон Божий, все вместе читали Новый Завет, разбирая непонятные слова, это было самое веселое, хотя смеяться над древними словами не разрешали.

В воскресной школе я и познакомилась с Ангелиной, которая теперь будет играть вместо меня Герду и Принцессу на горошине. И благодаря ее маме в девять лет я попала в детский театр. Наши мамы недолго дружили, потом, как говорит моя мама, «дружба не получилась по идеологическим соображениям», потому что мама Ангелины перестала активно участвовать в жизни нашего прихода, ходить на службы и соблюдать все правила и посты. Но зато и я вскоре перестала ходить в воскресную школу, потому что в это же время были занятия в театре. Я знаю, что это решение родители приняли на очередном «семейном совете», куда не пригласили нас с Вовой, а проругались всю ночь и почему-то мама отступила. Вова говорил мне, что он слышал, как папа сказал: «Ты еще ее в монастырь сдай!», после чего мама сдалась, но я ему не верю. Я знаю, что в театре я осталась благодаря папе, и в театре у меня было всё самое лучшее, я там становилась другой.

Я не знаю, как это объяснить. Я не могу в жизни ни ответить нормально, смело, ни подойти и толкнуть кого-то, ни в ответ высмеять человека. Даже когда у меня еще не было страшных черных ботинок, я не могла этого. А на сцене я чувствую в себе силу и легкость. Я могу прыгать, хохотать, быть ловкой и совершенно свободной.

У многих всё наоборот. Смелые в жизни, на сцене они тут же зажимаются и теряют всю свободу. Поэтому Валерий Викторович, наш руководитель, и дает мне главные роли, хотя я не очень высокая и совсем не красавица.

К нам в театр часто приходят красивые девочки, они хотят сниматься в кино и думают, что, может быть, их здесь заметят. У нас на самом деле иногда кого-то берут в кино на маленькие роли или в массовку. Два года назад меня пригласили на пробы на большую хорошую роль в комедийном сериале, где летом надо было уезжать на целых два месяца на море, и я пробы прошла. А съемки начинались во время Великого поста. И мама не разрешила на них пойти. Потому что пост – это пост, а не суета и не кривлянье перед камерой. В театре – занятия, а съемки – пустое и тщеславное.

Почему всё самое плохое происходит со мной во время постов? Потому что я пощусь и молюсь неискренне, так считает мама.

Наутро мама разбудила меня в половине седьмого, потому что надо было идти на службу.

– Мам, первая математика…

– И что?

Я видела, что мама встала в довольно хорошем расположении духа, напевает, быстро готовит разные завтраки одновременно и нам, и папе с Вовой, хотя обычно они сами варят и жарят себе «скоромную» пищу. А сейчас мама заворачивала себе и мне с собой хлеб и мыла яблоки и одновременно ловко взбивала яйца с молоком, чтобы папа с Вовой могли пожарить себе необыкновенно вкусный хлеб с золотистой корочкой, намазать его мягким белым сыром… Эх! Мне яйца и сыр нельзя, сегодня пятница… Но зато до среды можно есть сколько хочешь. Пока не наступит декабрь. Это самое сложное время, когда холодно, и всё время хочется есть, а ничего вкусного нельзя. Можно в некоторые дни рыбу, но хорошая рыба – дорогая, а плохая – невкусная.

– Мам, у нас очень сложная тема…

– Ну ты же не собираешься становиться ученым? Зачем тебе математика?

– Я люблю математику.

– Больше Бога? – усмехнулась мама.

– Нет…

– Тогда о чем речь?

– Я не хочу получать двойки.

– И не получай! – Мама попробовала взбитое яйцо и сплюнула в раковину. – Так, соли в самый раз. Не получай. Учись. Но службу пропускать мы не можем. – Мама ловко обмакнула хлеб в яйцо и положила ломтик в шипящее масло на сковородку. – Ты что? Помнишь, какой праздник? Забыла?

– Нет.

– Какой?

– Покров.

– Ну всё, пей горячую воду и одевайся. Ты же копаться долго будешь. И не стой здесь, нюхаешь, только искушаешь себя. Зачем? Хлеб и яблоко бери, про математику забудь. Никто еще лучше от математики не стал.

Я кивнула. А смысл спорить? Мама всё равно будет права. Чем больше спорить, тем яростнее она будет отстаивать свою правду и тем больше мне попадет – проходили уже.

– Тань, Ирка хочет приехать… Написа́ла… Что-то я не видел… Неделю назад еще писала…

Мама вскинула брови. У нее это так отлично получается –