Читать книгу - "Вдовья трава - Елена Воздвиженская"

я рыдала, девонька, всю землю, поди-ка, насквозь промочила слезами своими. Когда голову подняла, увидела, что солнце уж садится за лес. Встала я, и домой пошла. Решила, что жить буду, ради нашей любви, ради нашей встречи у Бога. А на следующой год-то вся поляна полынью покрылась. Ни одного цветка не стало. Как выжгло всё. Это слёзы мои полынью оборотились. С той поры так и растёт вдовья трава кругом моей избы, ни одной травинке другой не даёт пробиться. А я её полюбила, горькая она да добрая. От нечисти, бают, защищает человека.

Лизавета слушала молча, не перебивая, личико её стало задумчивым и серьёзным, в груди встал комок, а в глазах блестели слёзки.

– Баба Шура, и ты всю жизнь после одна прожила? – спросила, наконец, Лизка.

– Одна, дочка, одна, – закивала старушка, – Хотя сватались ко мне. Но никого я больше не полюбила, не смогла в своё сердце впустить. Так и стоит мой Игнатушка перед глазами в том сияньи неземном, как я его в сараюшке увидала.

– Заговорила я тебя, – спохватилась баба Шура, – Иди-ко, милая, ступай до дому, матери надо помочь огород полить, коровку со стада встретить, да и отец ужо скоро с работы придёт.

– Надо, бабонька, – согласилась Лизка, – Я пойду тогда?

– Иди-иди, дочка, да приходи ишшо, пока я жива. Кто знаит, сколько мне осталося.

Лиза обняла бабу Шуру, она была такой крохотной и хрупкой, как сухая травинка, и пахло от неё терпко и горько – полынью. Только теперь Лизке уже не казался противным этот аромат.

Девочка схватила корзинку и зашагала по поляне к логу. На полпути она обернулась, баба Шура стояла у ворот и махала ей вслед. Лизка тоже помахала в ответ. Спустившись в лог, она услыхала, как в небе резко и раскатисто вдруг громыхнуло.

– Гром? – обрадовалась Лизавета, – Нешто дождь будет? Да хоть бы не сухая гроза только. Страшно это.

Она поглядела наверх. Серые тучи наплывали на небо с востока. Одинокая молния вспыхнула и погасла. Лизка ускорила шаг. Когда она уже почти дошла до другого края лога, на щёку ей капнули первые прохладные капли дождя. Вскоре упала ещё и ещё одна, и спустя мгновение неожиданно и резко хлынул ливень такой силы, будто разом разверзлись все небесные хляби. И вместе с этими потоками воды вдруг прорвался, наконец, и комок в Лизкиной груди, и она заревела – громко и навзрыд. Всё равно тут не было никого, кто мог бы её услышать, спросить, что с ней такое и отчего она так горько плачет. Рыдания её смешивались с раскатами грома, начиналась настоящая буря. Лизка карабкалась наверх по ставшему вмиг скользким склону лога, и всё ревела и ревела. Выбравшись наверх, она побежала во всю прыть по улице, в конце которой стоял их дом, и когда она добежала до родного крыльца, гроза уже вовсю бушевала, а в Лизкиной груди, напротив, стало вдруг так хорошо-хорошо, разлилось тепло и тихий свет бабышуриной любви заполнил её до кончиков пальцев, такой любви, что всё терпит, всё прощает, всё переносит, и всё покрывает. Настоящей любви. На которой и держится весь этот мир.

Деревенщина

– Ну, вот скажи мне, зачем ты её пригласил? Да ещё опять она свои банки привезла – соленья-варенья, словно мы голодаем тут. Молоко это козье…

Алла поправляла перед зеркалом свои уложенные волнами иссиня-чёрные волосы и разговаривала с мужем. Придирчиво оглядев своё новое красное платье, и, проверив, хорошо ли застёгнуты новые серьги в ушках – подарок мужа к юбилею, она повернулась лицом к супругу. Сегодня исполнялось Алле тридцать пять лет, но никто бы не дал ей этих лет. Глянув на эту молодую, стройную, и ухоженную женщину, безупречно одетую и холёную, смело можно было вычеркнуть лет десять из её паспортного возраста.

– Вообще-то, она моя мать, – обернулся на жену Максим, повязывающий галстук на шею.

– Ну, конечно, мать, я ж ничего не говорю такого, – повела плечом Алла, – Просто она не вписывается в нашу компанию. Я же лишь о ней забочусь, ведь ей самой всегда скучно на наших праздниках. Все гости – люди образованные, разговоры у них о высоком, а твоя мать даже не понимает, небось, о чём идёт речь, вот и молчит всегда сидит. Ну, о чём она может рассказать? О своих козах? О том, когда нужно огород навозом удобрять – весной или осенью?

Алла нервно хохотнула, видно было, что она начинает раздражаться.

– Между прочим, когда она начинает свои разговоры о деревне, все её внимательно слушают, – возразил Максим, высокий, статный мужчина со стильной бородой и умными серыми глазами.

– Ой, – отмахнулась Алла, – Они слушают лишь из вежливости, потому что все наши друзья весьма воспитанные и тактичные люди, вот и всё. Не преувеличивай.

– Ну, не скажи, в прошлый раз, когда мы Пасху встречали, все с большим интересом слушали её рассказ про то, как они в детстве с моим дядькой Иваном в соседнее село одни ушли на всенощную, и как их родители потом искали.

– Всё равно, – Алла раздула изящные тонкие ноздри, – Она деревенская…

Она осеклась, чуть было не выпалив «баба», но вовремя поправилась:

– Женщина. И ей не место в нашей компании.

– Может и мне тут не место? Ведь я-то воспитан этой деревенщиной, как ты изволила выразиться.

– Ой, Максимушка, ну ты что, я же не это имела в виду. Я забочусь о ней же, я же вижу, что ей у нас неуютно. Вот и говорю, что не приглашал бы ты её к нам на такие застолья. Лучше сам после съездил бы к матери и всё.

– «Съездил?» – поднял бровь Максим, сделав акцент на последней «л», – То есть ты к ней даже ездить не желаешь? Правильно я понимаю?

– Максим, ну, не заводись, ну, я просто всегда же занята, ты сам знаешь, – подластилась к мужу Алла.

– К своей маме, однако, ты находишь время прийти, – развёл он руками.

– Это другое, – улыбнулась Алла, – С моей мамой мы как две подружки, она всегда меня понимала и поддерживала. Мы на одной волне. У нас общие интересы, разговоры.

– Ну да, ты даже и называешь их по-разному, свою «мама», а мою только «мать», – ухмыльнулся Максим.

– Давай не будем ссориться, тем более, сейчас, – примирительно ответила Алла, поцеловав мужа в щёку, – Сегодня мой день рождения, и я хочу встретить его красиво, тем более гости уже заждались, идём.

И она распахнула дверь, и вышла в большую гостиную их современной, роскошной квартиры в новом районе города, где за богато накрытым столом уже сидели гости.

***

Алла с Максимом познакомились ещё в университете, когда им было по семнадцать лет, да так и остались вместе, больше не разлучаясь. У них было много общих интересов, хотя воспитывались они в разных слоях общества. Максим был из деревни, а Алла городская. Но обоих матери воспитывали одни. У Максима отца не стало из-за болезни, когда ему было всего восемь лет, а отца Аллы мать выгнала из дома за пьянство, и больше его судьбой не интересовалась, как и он – их, впрочем. Женщина она была хваткая и пробивная, очень эффектная, Алла красотой пошла в мать, и потому они с дочерью не бедствовали. Виолетта Александровна шла по карьерной лестнице вверх, и вскоре уже возглавила отдел завода, где и работала по сей день. Вырастив дочь, она активно занялась устройством личной жизни, благо выглядела не на свои пятьдесят пять, а лет на сорок с небольшим.

Мать же Максима была простой деревенской женщиной, работала дояркой на ферме, сына она родила поздно, в тридцать лет, а больше и не было у них с мужем детей, сейчас Валентине Прокофьевне уже исполнилось шестьдесят пять, и она, выйдя на пенсию, продолжала жить в деревне и вести своё хозяйство, да разводить коз. Максим тоже, как и Алла, был копией матери, только те черты, что Валентине Прокофьевне придавали простоты –