Читать книгу - "Сыновья - Вилли Бредель"

он. — Какой большущий человек! — крикнул он вдруг, показывая на огромное чучело в мундире. Чудовищный его торс, укрепленный между фронтонами домов, раскачивался над крышами. На транспаранте, протянутом через улицу, перечислялось то, что пожелал от республики бывший германский кронпринц:

«Семь поместий в Силезии и Померании, дворцы, замки, охотничьи дома, сверх того — драгоценности королевского дома: бриллианты, картины, бесконечное число безделушек из золота и самоцветов, и вдобавок еще, в возмещение убытков, миллионы марок в устойчивой валюте».

Метровыми огненно-алыми буквами выведенные на транспаранте слова требовали:

«Ни пяди немецкой земли, ни единого кирпича, ни единого пфеннига князьям! Земля принадлежит трудящимся крестьянам и переселенцам! Дворцы и замки — под санатории и детские дома! Деньги — жертвам войны и инфляции и безработным!»

Толпы народа, запрудившие в воскресенье, в день голосования, улицы города, читали и аплодировали. Хлопал в ладошки и маленький Виктор, смеясь и радуясь, потому что вокруг него все смеялись и радовались.

На ближайшем углу внимание гуляющих привлекал новый огромный плакат. На нем бедно одетый человек совал в набитый до отказа мешок охапки князей и их метресс. Что он при этом выкликал, было сказано в сопутствующем тексте:

Разный мусор, мусор разный,

Хлам ненужный, несуразный,

Королевские венцы,

Шутовские бубенцы,

Ордена, кресты, тиары —

Хоть бы новы, хоть бы стары —

Позолоту, мишуру, —

Всё вали в одну дыру[11].

Из всех окон свисали флаги. Не было ни одного дома, который жильцы не разукрасили бы плакатами, рисунками, лозунгами. Возле особенно метких карикатур и остроумных стихов сразу вырастали толпы людей, и в кружки сборщиков звонко падали медяки и белые монетки.

Вальтер увидел направляющихся к нему Кат и сына, но, чтобы доставить малышу радость неожиданной встречи, упорно смотрел в другую сторону. Виктор подбежал и, энергично дергая его за штанину, протянул ему ручонку. Вальтер поздоровался с сыном, но так как он не пришел мгновенно в восторг от разряженного в пух и прах Виктора, Кат недовольно спросила:

— Неужели ты ничего не заметил? Нравится он тебе?

— Ни дать ни взять — маленький принц, — усмехнувшись, сказал Вальтер.

— Очень остроумно! Особенно сегодня, — сухо откликнулась Кат.

Взяв малыша за руки, они медленно пошли по Шпильбуденплацу, мимо спящих днем ночных баров, мимо кинематографов, лотков с горячими сосисками и торговых ларьков. Всюду царило необычное для утренних часов оживление. Среди разодетых по-воскресному семей носились группы подростков; с боевыми и туристическими песнями маршировала молодежь, радуя глаз яркими цветными куртками юношей и пестрыми юбками девушек. Шли рабочие в форме ротфронтовцев и краснофлотцев, шли рейхсбаннеровцы в коротких спортивных куртках. В этой массе молодежи можно было увидеть седовласых стариков с бородками клинышком и в широкополых черных шляпах — ветеранов рабочего движения. Кат обратила внимание Вальтера на группу иностранных моряков. Судя по цвету кожи и лихо заломленным бескозыркам, это были латиноамериканцы, Они удивленно глазели на шумную толчею и над чем-то, что, очевидно, казалось им очень странным, тихонько посмеивались. Грузовик с молодыми рабочими, весело поющими под аккомпанемент потрескивающего на ветру красного знамени, пронесся по направлению к Миллернским воротам. Юноши и девушки скандировали хором:

— Ни пфеннига великокняжеским паразитам! Германия принадлежит трудящимся! Даешь правительство рабочих и крестьян!

Вальтер смотрел им вслед и думал: «Я уже не могу включиться в их ряды, я уже не молод, по крайней мере не так молод, как они…»

— Деньги, что ты мне дал, до последнего пфеннига ушли на экипировку малыша, — сказала Кат.

Вальтер кивнул.

— Могу себе представить.

— Двести марок нынче сумма небольшая. Но я купила для него еще постельное белье и стеганое одеяльце. Фрау Клингер права — простынки, да и все остальное, основательно поистерлись.

— Как ты думаешь, осилим? — спросил Вальтер.

— Осилим? Что?

— Противную сторону. Добьемся большинства?

— Ах, так! — Кат думала совсем о другом. — Подъем большой, и участие в голосовании, несомненно, велико. Ты же сам видишь — поистине народный праздник.

— Хотелось бы, чтоб боевой дух был крепче, — сказал он. — Многие развлекаются, вместо того чтобы возмущаться гнусной сволочью, которая стремится высосать из нас все соки.

— Зайдем в кафе, это улучшит настроение, — улыбаясь, сказала Кат. — И малышу необходимо отдохнуть, да и мне очень хочется кофе.

Они выпили кофе, а малыш — шипучку, потом, не торопясь, глазея по сторонам, прошлись по гавани и отправились обедать в портовый ресторан. Малыш не мог наглядеться на громады кораблей, но под вечер усталость взяла свое, и он уснул у Кат на коленях.

III

Карла Брентена и бабушку Паулину называли в семье «наши старики», хотя между ними была разница более чем в два десятка лет. Карла, которому не минуло еще и пятидесяти, болезнь глаз рано состарила, вымотала из него все силы, сделала беспомощным. А семидесятилетняя Паулина Хардекопф отличалась, напротив, на удивление крепким здоровьем и была для своего зятя доброй опорой. Вот и стали они в последнее время, после того как Карла выписали из больницы, неразлучными друзьями, хотя тесная квартирка Брентенов вынудила их снять для бабушки комнату у соседей. Но все вечера она проводила с Карлом. Друзья обычно сидели в столовой, слушали радио, или Паулина, сохранившая прекрасное зрение, читала вслух газеты, иллюстрированные журналы, книги. Заботясь о том, чтобы Карл по вечерам не оставался один, она ходила в кино днем, но дважды в неделю обязательно. Это было для нее величайшим удовольствием, от которого она не желала отказываться. Если фильм ей особенно нравился, она, не поднимаясь с места, оставалась на следующий сеанс. Карл очень привязался к ней: она была внимательней и терпеливей, чем Фрида. И читала она вслух несравненно лучше Фриды. А чем больше входила в роль чтицы, тем талантливее ее выполняла.

И вот они сидят молча друг против друга и ждут объявления по радио первых результатов голосования. Карл думает о Людвиге, Отто и Эмиле Хардекопфах — голосовали ли они? Вероятно, голосовали, ведь на этот раз социал-демократы шли вместе с коммунистами. Но Пауль Папке, этот разжиревший мелкий буржуа, этот бахвал и лицемер, он-то наверняка увильнет от голосования, он за «порядок и закон». Закон, позволяющий князьям жить за счет народа; порядок, который допускает бессовестный грабеж трудящегося люда. Все эти Вильмерсы и Меркентали, о брате Матиасе и говорить нечего, все эти буржуа, которые нынче снова на коне, мнят себя, конечно, хранителями и спасителями цивилизации и морали… Тут мысли Карла Брентена без всякого перехода обратились к сыну. С каким-то ожесточением, неистовством работал мальчик последние несколько недель. Писал статьи, выступал