Читать книгу - "Шлейф - Елена Григорьевна Макарова"

Та несла ребенка и думала: «Лучше б он помер. Ляля молодая, успеет родить нормального». У нее-то самой нормальные дети родились — сперва девочка, потом мальчик. Но они уже выросли, и знает она их в лицо лишь по карточкам. Увидев дома голенькое, гладенькое и глазастое дитя, Иринья испугалась божьей кары. «Прости меня, Господи!» — взмолилась она про себя, вслух запрещалось. Иконку, припрятанную под кроватью и случайно обнаруженную Таней, Федор Петрович сжег темным вечером во дворе.

— А могла бы партийных людей под монастырь подвести», — объясняла младенцу Иринья. Тане такого не скажешь, упаси Боже, она смышленая, а этому что хочешь говори, не выдаст. — Папашу твоего в Ленинград шлют, — сообщила она Алеше, и двухмесячное дитя, которое по срокам только должно было бы родиться, улыбнулось.

Федор Петрович получил назначение на курсы переподготовки для преподавателей истории ВКП(б). Обновив автобиографию в соответствии с формуляром нового образца, он остался собою доволен. На все каверзные вопросы ответом было честное «не».

«В старой армии не служил, связей с заграницей нет. Партийным взысканиям не подвергался. В других партиях, оппозициях или антипартийных группировках не участвовал и не состоял. Никаких колебаний или отклонений от генеральной линии партии не имел. В период борьбы с оппозициями в 1921, 1923, 1924 гг. в партии не состоял, а, следовательно, партийной работы не выполнял. В период 1926–1927 гг. в оппозиции не участвовал. В партколлективе отряда и дивизиона оппозиционеров не было. В период 1928–1929 гг. в оппозициях не участвовал, работал политруком и в 1929 г. — отсекром бюро коллектива ВКП(б) авиапарка в гор. Красногвардейске. Позднее также ни в каких антипартийных группировках, в том числе белорусско-толмачевской, не участвовал. Под судом и следствием не состоял».

Справочник узловых понятий

Анна не слышала, как он вошел и погасил верхний свет в комнате, не заметила, что наступило утро.

— Очередная переподготовка? — руки Арона легли ей на плечи.

— Мы тут все тренируемся жить.

— А я вот сдал экзамены в Афинскую школу и созидаю новые смыслы. Голодный, бессонный, страстно жаждущий знаний Сократ со «Справочником узловых понятий» под мышкой. Лови! — Арон приподнял руку, и на стол спикировала самодельная брошюра.

На обложке — ксерокс с карты Пунических войн. Крупное красное имя и зеленый заголовок помельче. С оборотной стороны послание и размашистая подпись. «Римляне сожгли Карфаген, прошли плугом по тому месту, где он стоял, а землю в городе посыпали солью. Я, Карфаген Рабинович, не пойду на Сципиона войной, я отомщу ему созиданием новых смыслов».

Уставший Сократ взялся готовить шакшуку; роняет луковицу, за ней на пол летит яйцо, увы, не метафорическое.

— Ну что, играем по Карфагену? — спрашивает он, ползая по полу с тряпкой. — Я Сократ, ты — Платон.

Арон полистал брошюру и наобум ткнул в слово.

— Что такое «светильник»?

— В вопросы-ответы только что играл Федор Петрович…

— Военных в Афинскую школу не берут.

Похоже, Арон принял смертельную дозу Карфагена.

— Символ ума и духа, — прочла Анна в «Справочнике узловых понятий».

— А в чем сущность светильника в отличие от других сущностей?

— Он символизирует отдельную жизнь на фоне космического существования и бесплодные искания на фоне сущности.

Арон прикрутил огонь под сковородой и плюхнулся на стул.

— Дальше еще веселей. Некая питерская дама, доктор психологических наук, украла у Карфагена рукопись и опубликовала под своим именем в книге «Современный психоанализ. Теория и практика». В качестве приложения. Называется это теперь «Словарь символов». Слово в слово.

— Откуда ты знаешь?

— Сверяли.

— Карфаген свел тебя с ума. Он же все это и переписал у питерской дамы. Переписывая, присваиваешь.

— Ты тоже?

— Разумеется. Пока прошлое ездит по неведомым транспортерам, пустая память присваивает себе все, что плохо лежит.

Арон внес «транспортер» в перечень, состоящий пока из юбки на резинке, записки под подушкой, комнаты тети Розы, что-то там еще было… Булочки с огурцами!

Ленинград. 18 января 1940 года

«Милая Ляля! В этом письме я должен тебя основательно разочаровать. В ближайшее время никаких перспектив на получение квартиры нет. По своем прибытии я здесь уже не застал часть знакомых мне по училищу людей. Все они (3–4 чел.) выбыли в учреждения и части, связанные с финским фронтом. Никакой жилплощади не освободилось. Даже начальника политотдела до сих пор не устроили. Бодрости не теряю, но, с другой стороны, даже в мое твердокаменное сердце закрадываются сомнения: не пришлось бы нам зимовать в Старой Руссе. Это было бы очень печально, тем более я знаю твое стремление поскорее оттуда вырваться. Но как прошибить лбом каменную стену? Лучше уже на всякий случай приготовиться к худшему. Проситься в действующую армию? Все равно я здесь, как на фронте. Жилья нет. В общежитии холодно. Если бы не