Читать книгу - "Остров Сахалин - Антон Павлович Чехов"

Иваненко ведут себя хорошо. Интересно знать, кто теперь будет кутить с Лидией Стах〈иевной〉 до 5 часов утра? Ах, как я рад, что у Иваненки нет денег!

Чемодан, купленный Мишей, рвется. Благодару́ вам. Здоровье у меня абсолютное. Шея не болит. Вчера не выпил ни капли.

〈…〉

Солнце спряталось за облако, стало пасмурно, и широкая Волга представляется мрачною. Левитану нельзя жить на Волге. Она кладет на душу мрачность. Хотя иметь на берегу свое именьице весьма недурно.

Желаю всем всего хорошего. Сердечный привет и 1000 поклонов.

Миша, научи Лидию Стах〈иевну〉 отправлять заказную бандероль и отдай ей билет на Гоголя. Помните, что Суворину возвращен один том Гоголя для переплетного образца. Значит, получить надо 3 тома.

Если бы лакей проснулся, то я потребовал бы кофе, а теперь приходится пить воду без удовольствия. Поклон Марьюшке и Ольге.

Ну, оставайтесь здоровы и благополучны. Буду писать исправно.

Скучающий вологжанин

Homo Sachaliensis

А. Чехов

Поклон бабушке.

С. П. Кувшинниковой

23 апреля 1890 г., Волга, пароход «Александр Невский»

23 апр., рано утром.

Видел Плес. Узнал я кладбищенскую церковь, видел дом с красной крышей… Слышал унылую гармошку. Немножко холодно ехать. Кое-где на берегу попадается снег.

Самочувствие хорошее. Если бы не холод, то можно было бы стоять на палубе, а в каюте скучновато.

Икра удивительная; за неимением компании я ем ее без водки, и все-таки она великолепна. Бутылка с коньяком будет раскупорена на берегу Великого океана. Кланяюсь всем.

Ваш А. Чехов

Чеховым

29 апреля 1890 г., Екатеринбург

29 апрель.

Друзья мои тунгусы! Кама прескучнейшая река. Чтобы постигать ее красоты, надо быть печенегом, сидеть неподвижно на барже около бочки с нефтью или куля с воблой и не переставая тянуть сиволдай. Берега голые, деревья голые, земля бурая, тянутся полосы снега, а ветер такой, что сам черт не сумеет дуть так резко и противно. Когда дует холодный ветер и рябит воду, имеющую теперь, после половодья, цвет кофейных помоев, то становится и холодно, и скучно, и жутко; звуки береговых гармоник кажутся унылыми, фигуры в рваных тулупах, стоящие неподвижно на встречных баржах, представляются застывшими от горя, которому нет конца. Камские города серы; кажется, в них жители занимаются приготовлением облаков, скуки, мокрых заборов и уличной грязи – единственное занятие. На пристанях толпится интеллигенция, для которой приход парохода – событие. Всё больше Щербаненки и Чугуевцы, в таких же шляпах, с такими же голосами и с таким же выражением «второй скрипки» во всей фигуре; по-видимому, ни один из них не получает больше 35 рублей, и, вероятно, все лечатся от чего-нибудь.

Я уже писал, что со мною ехала судебная палата: председатель, член и прокурор. Председатель, здоровый, крепкий старик-немец, принявший православие, набожный, гомеопат и, по-видимому, большой бабник; член – старец вроде тех, которых изображал покойный Николай: ходит сгорбившись, кашляет и любит игривые сюжеты; прокурор – человек 43 лет, недовольный жизнью, либерал, скептик и большой добряк. Всю дорогу палата занималась тем, что ела, решала важные вопросы, ела, читала и ела. На пароходе библиотека, и я видел, как прокурор читал мои «В сумерках». Шла речь обо мне. Больше всех нравится в здешних краях Сибиряк-Мамин, описывающий Урал. О нем говорят больше, чем о Толстом.

Плыл я до Перми 21/2 года – так казалось. Приплыл туда в 2 часа ночи. Поезд отходил в 6 часов вечера. Пришлось ждать. Шел дождь. Вообще дождь, грязь, холод… бррр! Уральская дорога везет хорошо. Боромлей и Мерчиков нет, хотя и приходится переваливать через Уральские горы. Это объясняется изобилием здесь деловых людей, заводов, приисков и проч., для которых время дорого.

Проснувшись вчера утром и поглядев в вагонное окно, я почувствовал к природе отвращение: земля белая, деревья покрыты инеем и за поездом гонится настоящая метелица. Ну не возмутительно ли? Не сукины ли сыны?.. Калош у меня нет, натянул я большие сапоги и, пока дошел до буфета с кофе, продушил дегтем всю Уральскую область. А приехал в Екатеринбург – тут дождь, снег и крупа. Натягиваю кожаное пальто. Извозчики – это нечто невообразимое по своей убогости. Грязные, мокрые, без рессор; передние ноги у лошади расставлены так

, копыта громадные, спина тощая… Здешние дрожки – это аляповатая пародия на наши брички. К бричке приделан оборванный верх, вот и всё. И чем правильнее я нарисовал бы здешнего извозчика с его пролеткой, тем больше бы он походил на карикатуру. Ездят не по мостовой, на которой тряско, а около канав, где грязно и, стало быть, мягко. Все извозчики похожи на Добролюбова.

В России все города одинаковы. Екатеринбург такой же точно, как Пермь или Тула. Похож и на Сумы, и на Гадяч. Колокола звонят великолепно, бархатно. 〈…〉

Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса. Скуластые, лобастые, широкоплечие, с маленькими глазами, с громадными кулачищами. Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик. Входит в номер с самоваром или с графином и того гляди убьет. Я сторонюсь. Сегодня утром входит один такой – скуластый, лобастый, угрюмый, ростом под потолок, в плечах сажень, да еще к тому же в шубе.

Ну, думаю, этот непременно убьет. Оказалось, что это А. М. Симонов. Разговорились. Он служит членом в земской управе, директорствует на мельнице своего кузена, освещаемой электричеством, редактирует «Екатеринб〈ургскую〉 неделю», цензуруемую полициймейстером бароном Таубе, женат, имеет двух детей, богатеет, толстеет, стареет и живет «основательно». Говорит, что скучать некогда. Советовал мне побывать в музее, на заводах, на приисках; я поблагодарил за совет. Пригласил он меня на завтра к вечеру чай пить; я пригласил его к себе обедать. Меня обедать он не пригласил и вообще не настаивал, чтобы я у него побывал. Из этого мамаша может заключить, что сердце родственников не смягчилось и что оба мы – и Симонов и я – друг другу не нужны. 〈…〉

На улице снег, и я нарочно опустил занавеску на окне, чтобы не видеть этой азиатчины. Сижу и жду ответа из Тюмени на свою телеграмму. Телеграфировал я так: «Тюмень. Пароходство Курбатова. Ответ уплачен. Уведомьте, когда идет пассажирский пароход Томск» и т. д. От ответа зависит, поеду ли я на пароходе или же поскачу 11/2 тысячи верст на лошадях, по распутице.

Всю ночь здесь бьют в чугунные доски. На всех углах. Надо иметь чугунные головы, чтобы не сойти с ума от этих неумолкающих курантов.