Читать книгу - "Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева"

самое чутье подсказывало ему теперь, что весь его замысел, слишком безупречно осуществлявшийся до сего дня, мог оказаться под угрозой. Это должно было произойти на одной из ступеней плана, почему бы этому не произойти теперь, когда Джон был так близок к цели? Он торопился, чтобы, возможно, еще успеть спасти положение.

И вот немой дом лишь упрочил его опасения. С трудом подавив нервозность, Читер поразмыслил немного и решил, что Карина все же оставила детей у соседей. Однако те лишь покачали головой.

– Мы уехали на несколько дней в горы, потому что узнали, что сегодня будет ураган и уже не получится никуда выехать. Карина не звонила нам, да она и не могла дозвониться, мы были почти без связи.

Тогда Читер понял, что Карина оставила детей у одной из своих подруг. Однако сколько бы он ни звонил, он не мог найти ни Митю, ни Миру. Странное дело: детские вещи все были на месте, на кухне валялись опустошенные грязные баночки от йогуртов, мороженого, обертки от ветчины и хлеба. Казалось, дети никогда не покидали дом, а просто провалились сквозь землю. Не решившись отправиться на их поиски в ураган, Читер обратился в полицию, чтобы те сами обходили окрестные пляжи и детские площадки.

За день до возвращения Читера на злополучный остров случилось следующее.

Как читатель уже успел понять, Зоя Васильевна поначалу довольно холодно восприняла звонок Карины и не придала ему особенного значения: в конце концов, обида была еще столь сильна в ней, и эта самая обида притупляла все чувства, исконные чувства матери и бабушки. Однако с каждым часом воображение Зои Васильевны все более живо, в мельчайших подробностях рисовало оставленных в опасности внуков; долг велил ей бросить все и лететь на испанский остров. Но как оставить работу? Лишиться куска хлеба на старости лет? Попросить Веру Александровну? У той, конечно же, не было визы!

Мучительный выбор, бремя ответственности и возможные последствия после неправильного решения – все это придавило Зою Васильевну, лишив покоя. Рассеянная, она отвечала невпопад и плохо следила за детьми. Когда же ее работодатель поинтересовалась, что с ней случилось и почему на ней лица нет, женщина, сама того не ожидая, разрыдалась. Тогда-то не лишенная сострадания богатая молодая мать уже сама не знала покоя, пока не выведала все обстоятельства столь сложного и неожиданного дела.

Когда речь зашла о невинных детях, которые могли бы пострадать из-за беззакония, творившегося в европейских странах в области опеки над детьми, молодая женщина не могла остаться равнодушной, она с неожиданной страстью прониклась бедой няни. Было тут же принято решение, что она мужественно, со всей самоотверженностью, на какую она была способна, возьмет на себя тяготы по времяпрепровождению с собственными отпрысками на целый день, какой, вероятно, понадобится Зое Васильевне, чтобы слетать туда и обратно. К ее возвращению в Стамбул подоспеет и Вера Александровна.

И вот рано утром Зоя Васильевна прибыла на маленький остров. Вскоре она уже была в доме Читера, где ей долго не хотели открывать дверь ее же внуки. Перепутав все, что им сказала мать, они и доверенность с трудом отыскали, когда в последний миг Зоя Васильевна спохватилась и вспомнила о ней.

– Берите с собой самые необходимые вещи на первое время. Да скорее, скорее, дети!

Утренний полумрак, так и глядевший на них из окон, высоких, во все стены – подгонял их, он предвещал беду и досрочное возвращение отчима.

Наконец, они сели в такси и отправились в аэропорт. Но ближайший рейс был лишь в полдень, и им пришлось провести все это время в кафе. Часы тянулись мучительно долго, грозя волею злой судьбы все же столкнуть их лоб в лоб с Читером. Хуже того: за окнами разбушевался ураган, казалось, рейс вот-вот отменят или задержат. Вся поездка, все спасение внуков висело на волоске. Но наконец они оказались в самолете.

В час, когда Читер приехал домой, Зоя Васильевна, Митя и Мира благополучно летели над океаном. Дети были спасены. Но англичанин не только жил и здравствовал, но остался безнаказанным за все свои преступления. А сколько еще подобных ему подонков пересекало океаны в поисках укромного колониального местечка, где деньги купили бы им любую власть над людьми, над их несчастными детьми, где можно было бы так вольно беспутствовать и грешить, творить столько безобразия, сколько честному человеку не привидится в самых тошнотворных кошмарах…

Глава двадцатая

В конце сентября, когда была объявлена частичная мобилизация, выбор мой наконец был сделан. Ни слова не говоря работодателю о том, где я и что со мной, куда я уезжаю, я перешел на удаленную работу и в тот же день оказался в Сочи. Рейс в Стамбул, на который я успел купить билеты, пока они не закончились, был с длительной пересадкой в черноморском городе.

Что я делал? Почему так поступал? Испытывал ли прежнюю испепеляющую душу ненависть ко власти, к чиновникам, к россиянам? Любил ли я Родину или хранил в себе полную безучастность к ее судьбе? Хотел ли я, в конце концов, навсегда покинуть ее?

После ареста Яны, после вскрытия столь темных ее дел и невольного моего вовлечения в них – ни на один из этих вопросов я не в силах был ответить так же уверенно, как прежде. Самые основы моего мировоззрения пошатнулись, и теперь они так и грозили обрушиться, придавив мою волю и решительность в суждениях глыбами – из навязанных мне извне кем-то злым и темным – закостенелых догм, риторикой времен Перестройки, столь устаревшей, что разумному человеку было бы стыдно повторять ее вновь и вновь. Но, как оказалось, я не только повторял ее, словно очумелый, оторванный от действительности человек, но и жил, дышал ею все последние десять лет.

Меня сковало совершенное отупение, и мысль все вертелась вокруг одного обстоятельства: я точно знал, что не хочу стать пушечном мясом на войне, смысл и цель которой мне по-прежнему были не ясны. Мною руководил, если хотите, страх, первобытный страх за собственную жизнь, за собственное здоровье, по всей видимости, бесценные для меня, раз я так преувеличил свои риски получить повестку.

Однако вскоре я должен был оказаться в безопасности – в прекрасном Стамбуле, где, прогуливаясь вдоль гавани, глядя на бесчисленный турецкий флот, я смог бы переоценить всю свою жизнь, упорядочить мысли, понять, чего же я все-таки хочу.

Было грустно покидать родителей, вероятно, навсегда. Мать простилась со мной словами Людмилы Зыкиной, своим