Читать книгу - "Цитадель - Арчибальд Кронин"

Размышляя об этом, Эндрью дошел до Рискин стрит и вошел в дом № 3. Оказалось, что болен здесь девятилетний мальчик Джо Хоуэлс, у которого корь в легкой форме. Болезнь мальчика не была опасна, но сулила серьезные затруднения матери Джо благодаря их бедности и тяжелому стечению обстоятельств: сам Хоуэлс, поденно работавший в каменоломнях, был болен плевритом и вот уже три месяца лежал в постели, не получая никакого денежного пособия, а теперь миссис Хоуэлс, женщине хрупкой и болезненной, которая уже сбилась с ног, ухаживая за одним больным и одновременно работая уборщицей при сектантской церкви, предстояло возиться еще с больным сыном.

К концу визита Эндрью, разговаривая с нею у дверей, сказал сочувственно:

- У вас столько хлопот! Досадно, что вам придется еще и Идриса держать дома, так как в школу его пускать нельзя. (Идрис был младший братишка Джо).

Миссис Хоуэлс быстро подняла голову. Безропотная маленькая женщина с потрескавшимися красными руками и распухшими в суставах пальцами.

- Нет, мисс Бэрлоу сказала, что Идрис может ходить в школу.

При всем своем сочувствии к ней Эндрью ощутил прилив раздражения.

- Да? А кто такая мисс Бэрлоу?

- Учительница школы на Бэнк-стрит, - пояснила, ничего не подозревая, миссис Хоуэлс. - Она сегодня утром заходила к нам. И, увидев, как мне трудно, позволила Идрису по-прежнему ходить в школу. Один Бог знает, что бы я делала, если бы еще и он свалился мне на руки.

У Эндрью было сильное желание сказать ей, что она обязана слушаться его указаний, а никак не указаний какой-то школьной учительницы, которая суется не в свое дело. Он прекрасно понимал, что миссис Хоуэлс обвинять нельзя, и воздержался от замечания. Но, простясь с ней и шагая по Рискин-стрит, он гневно хмурился. Он терпеть не мог, чтобы вмешивались в его дела, а больше всего не выносил вмешательства женщин. Чем больше он об этом думал, тем больше злился. Пускать Идриса в школу, когда его брат Джо болен корью, было явным нарушением правил. И Эндрью неожиданно решил сходить к этой несносной мисс Бэрлоу и объясниться с нею.

Пять минут спустя он, поднявшись по крутой Бэнк-стрит, вошел в школу и, спросив дорогу у привратницы, разыскал "первый нормальный" класс. Постучал в дверь и вошел.

В углу просторной, хорошо проветренной комнаты топился камин. Здесь учились дети до семилетнего возраста, и так как сейчас как раз был перерыв, то перед каждым стоял стакан молока.

Глаза Мэнсона сразу отыскали учительницу. Она писала на доске цифры, стоя спиной к нему, и поэтому сначала его не заметила. Но вот она обернулась.

Она была не похожа на ту "назойливую" женщину, которую рисовало ему негодующее воображение, что он опешил. Или, быть может, удивление в ее карих глазах сразу вызвало в нем чувство неловкости. Он покраснел и спросил:

- Вы мисс Бэрлоу?

- Да.

Перед ним стояла тоненькая фигурка в коричневой вязаной юбке, шерстяных чулках и маленьких топорных башмаках, Он подумал, что она, вероятно, одних лет с ним, - нет, пожалуй, помоложе - ей не более двадцати двух. Она разглядывала его с легким недоумением, чуть-чуть улыбаясь. Казалось, что, устав от детской арифметики, она радовалась неожиданному развлечению в такой славный весенний день.

- Вы, должно быть, новый помощник доктора Пейджа?

- Дело не в том, кто я, - ответил он сухо, - но я действительно доктор Мэнсон. У вас тут имеется Идрис Хоуэлс. Вы знаете, что брат его болен корью?

Пауза. Ее глаза, хотя и смотрели теперь вопросительно, сохраняли приветливое выражение. Откинув со лба растрепавшиеся волосы, она ответила:

- Да, знаю.

Она, видимо, не склонна была отнестись серьезно к его посещению, и его снова охватил гнев.

- Неужели вы не понимаете, что это против всех правил - держать его здесь?

Она вспыхнула от его тона, и лицо ее утратило дружелюбное выражение. Мэнсон не мог не заметить, какая у нее свежая и чистая кожа, заметил и крошечную коричневую родинку такого точно цвета, как глаза, высоко на правой щеке. Она казалась очень хрупкий в своей белой блузке и до смешного юной. Она часто задышала, но сказала все же медленно и спокойно:

- Миссис Хоуэлс совсем потеряла голову. А у нас тут большинство детей уже перенесло корь. Те же, что не болели, конечно, рано или поздно заболеют. Если бы Идрис перестал ходить в школу, он бы не мог получать молоко, которое ему очень полезно.

- Дело не в молоке, - оборвал он ее. - Его необходимо отделить от других детей.

Она упрямо возразила:

- Я и отделила его до некоторой степени. Если не верите - взгляните сами.

Он посмотрел в направлении ее взгляда. Идрис, мальчуган лет пяти, сидя отдельно от других у камина за низенькой партой, имел вид человека, чрезвычайно довольного жизнью, и весело таращил бледно-голубые глаза из-за края своей кружки с молоком.

Это зрелище окончательно разозлило Эндрью. Он рассмеялся презрительным обидным смехом.

- Вы можете считать это изоляцией. Но я, к сожалению, не могу. Вы обязаны сейчас же отослать ребенка домой.

В глазах девушки засверкали искорки.

- А вам не приходит в голову, что в этом классе хозяйка я? Может быть, вы и имеете право командовать людьми в более высоких сферах, но здесь распоряжаюсь только я одна.

Эндрью уставился на нее с гневным достоинством:

- Вы нарушаете закон! Вы не имеете права оставлять его в школе. Если будете упорствовать, мне придется заявить об этом инспектору.

Последовало короткое молчание. Эндрью видел, как она крепче сжала мел, который держала в руке. Этот признак волнения еще разжег его гнев на нее, на себя самого. Она сказала презрительно:

- Ну и заявляйте! Или велите меня арестовать, не сомневаюсь, что это вам доставит громадное удовлетворение.

Взбешенный Эндрью не отвечал, чувствуя, что попал в нелепое положение. Он пытался овладеть собой. Устремил на нее глаза, желая заставить ее опустить свои, сверкавшие теперь холодным блеском. Одно мгновение они смотрели друг другу в лицо так близко, что Эндрью мог видеть жилку, бившуюся на ее шее, блеск ее зубов меж раскрытых губ. Наконец она произнесла:

- Это все, не так ли? - И круто повернулась лицом к классу. - Встаньте, дети, и скажите: "До свидания, доктор Мэнсон. Спасибо, что пришли к нам!"

Под грохот скамеек дети встали и хором повторили ее иронические слова.

Уши у Мэнсона горели, когда она провожала его к дверям. Он испытывал сильное замешательство, и к тому же ему было неприятно, что он вышел из себя и вел себя глупо, в то время как она сохраняла удивительное самообладание. Он подыскивал уничтожающую фразу, какую-нибудь внушительную реплику, но раньше, чем он успел что-нибудь придумать, дверь преспокойно захлопнули перед его носом.