Читать книгу - "Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье"

– Да, мой господин. И особенно замечателен во всей этой истории тот факт, что порок и преступление, доведенные до самой последней степени мерзости, взяли несчастье и слабость за горло, заставили потворствовать своим подлым планам, то есть госпожа де Фантан и баронесса дю Берг вынудили госпожу де Мариньон изгнать Лауру из своей гостиной. Но, как ты видел, если, конечно, ты еще в состоянии что-либо видеть, эта женщина смягчила оскорбление, насколько могла; ты также знаешь, что она, единственная из всех, поинтересовалась здоровьем одного несчастного, который загибался в собственной постели.

– Да ладно тебе! – фыркнул Луицци, возбужденно прохаживаясь по комнате. – Ты так и хочешь сбить меня с толку. Я опасался встретить несгибаемый характер, который стал бы неодолимым препятствием на моем пути; но Оливия как раз такая женщина, которая мне нужна: она дрожит перед скандалом и побоится некоторых напоминаний…

– Да, это так, – согласился Дьявол, – но такая женщина далеко не худшая из тех, кто причинил тебе зло.

– Прекрати, нечистый, ты все равно меня не переубедишь, – сказал Луицци. – Знаю я тебя: ты настраиваешь меня против этих мегер, лишь бы я поверил, что твое расположение к госпоже де Мариньон совершенно бескорыстно. Я ни за что не попадусь в эту ловушку и уверяю тебя: если я и ударю по наименее виновному, то только потому, что, по крайней мере, пока я никак не могу добраться до других.

– Хорошо, – Сатана гнусно ухмыльнулся, – а хочешь, я назову тебе главного виновника среди актеров всей этой пьесы? Уж его-то память ты сможешь клеймить без всякого зазрения совести, ибо это он первым за ручку подвел юную Оливию к ее первому грехопадению.

– И кто же это?

– Помнишь ли ты маркиза де Биланвиля, этого весельчака, придумавшего позорную сделку, по которой Оливия должна была принадлежать одному из дюжины старых повес?

– Да. Ну и что?

– Когда я открою тебе его настоящее имя, ты узнаешь всю правду об этой истории; вот кого следовало бы в самом деле предать позору. Кстати, ты, наверно, знаком с этим человеком – его звали барон де Луицци.

– Мой отец!

– Да-да, твой папаша.

– Опять! Опять! – неистово повторил несколько раз Луицци.

Дьявол меж тем уже исчез.

Как наверняка подметил внимательный читатель, Луицци был уже далеко не тем доверчивым и тщеславным юношей, который радостно окунается в светскую жизнь и, не всматриваясь в нее пристально, повинуется минутным настроениям, верит в добро и собирается претворять его в дела, имеет немало душевных изъянов, но не имеет пороков, немного фат, немного насмешник, так же быстро забывает об услуге, оказанной ему накануне, как и о вчерашней ссоре, воображает, что каждый находится на своем месте, и потому никому не завидует. Но вот появился Дьявол, Дьявол, который развеял туман и сорвал маски, и Луицци взбунтовался против настоящего, как ему казалось, света. Он целиком доверился плохому советчику – ярости. Натворив, как и большинство мужчин, немало зла непреднамеренного, неумышленного, зла, если можно так сказать, невинного, он мечтал теперь о зле тщательно просчитанном, заблаговременно подготовленном и обдуманном, о зле греховном.

Необходимо также сказать, что Луицци, как почти все мужчины, из тщеславия повиновался лживым идеям и избирал ложные, но, по его разумению, правильные, а значит, и добрые пути. И, будучи обыкновенным человеком, Луицци пошел по протоптанной дорожке, ибо не обладал сколько-нибудь выдающимся умом или добродетелью, которые могли бы удержать его от ошибок или же указать верное направление. Навряд ли он был способен понять по-настоящему сильного человека, который ясно различает зло и выбирает добро, потому что знает, что добро достигается только через добро, знает, что общество уживается с пороками и преступлениями, но не принимает их, точно так же, как человечество уживается с недугами и увечьями, но неохотно пускает их на порог. Провидение дало этим людям искусного проводника по имени вера, и они прямо идут на этот светоч, завидев его над горизонтом, нимало не беспокоясь о блуждающем вокруг сброде и не обращая на него внимания. Такие исключительно привилегированные души идут и идут безостановочно, и если не только они приходят к добродетели, то практически только они достигают истинного счастья.

После последней беседы с Дьяволом Луицци был весьма далек от подобных умонастроений. Его переполняла решимость осуществить свои планы в отношении госпожи де Мариньон, ибо он полагал, что набрался недюжинного опыта, наслушавшись рассказов нечистого о нехороших делах и поступках. Кроме того, раз уж занявшись мщением, он исхитрился изобрести заодно и подвох против господина Гангерне; ведь так заманчиво, как ему казалось, было бы наказать шутника его же методом, то есть беспощадно разыграть. Замысел быстро зрел в его голове, и вскоре, обточив его со всех сторон подобно драматургу, развивающему сюжет пьесы, он определил все, что необходимо для успеха, и вознамерился натравить господина Гангерне и его сына на госпожу де Мариньон, а затем отправиться к господину Риго и двум его племянницам на выданье. Луицци узнал о господине Риго благодаря случаю и считал это обстоятельство особенно благоприятным именно из-за того, что то был случай.

«Я хотел найти в изысканном обществе, – твердил он себе, – порядочных и добродетельных людей, но я обманулся. Разыскивая там чистую и достойную женщину, я скорее всего ошибусь еще не раз. Так что пойду-ка я лучше другим путем, который так внезапно открылся передо мной. Неизвестные острова отыскали люди, не представлявшие, куда их занесет. Решено. Попытаем счастья у господина Риго. Мне хватит и благородства, чтобы жениться на женщине из низов, и богатства, дабы не очень беспокоиться о правильности выбора, который мне предстоит сделать. И если я выберу бесприданницу, то тем большее у меня будет право требовать от нее почтения к имени, которое она получит, и пылкой признательности за благоденствие, что ждет ее вместо нищеты».

Вот такие раздумья одолевали барона де Луицци, когда он отправлялся на поиски честной женщины, полагаясь лишь на эгостичные расчеты и разницу в положении, отбросив прочь и удила нравственности, и святое чувство любви к добру, присущее иным душам.

Как бы ни был Луицци предубежден против Сатаны, он все-таки рассчитывал на него как на последнее средство от опасности впасть в заблуждение. Лишенный наполовину своих добрых чувств, Луицци походил на игрока в рулетку, который, уже отдав в прожорливые руки банкомета лучшую и самую ликвидную часть своего капитала, собирает остатки состояния и решается на весьма сомнительную аферу, в результате которой все-таки, как он подозревает, его могут ждать неудача и разорение; тем не менее он оставляет про запас небольшую сумму и надеется, что она, несмотря ни на что, позволит ему не только вернуться в игру, но и отыграть уже проигранное и то, что он еще потеряет. Луицци уподоблялся такому игроку, хотя думал, что скорее похож на предусмотрительного морехода, который отправляется на большом и отменно снаряженном корабле открывать новые земли, но берет с собой баркас и шлюпку, чтобы укрыться на них в случае крушения его мощного судна и попытаться найти спасение с помощью хрупких челноков.