Читать книгу - "Страх - Анатолий Рыбаков"

– Вы поддерживали с ним связь?

– Нет, личных связей не поддерживала. Встречались по служебным делам, на семинарах, съездах.

И так одного за другим он назвал человек десять репрессированных работников народного образования, знакомых Алевтины Федоровны.

Нине стало ясно: этот смазливый из Органов, Алевтине Федоровне «шьют» дело, и она обречена. И все они обречены, Нина – первая, она защищала Алевтину Федоровну… Тюрьма? За что?

И тут же, будто угадав ее мысли, смазливый сказал:

– У меня вопрос к Ивановой. Товарищ Иванова, вы окончили педагогический институт. Весь ваш выпуск выехал на периферию. Как вам удалось остаться в Москве и вернуться в ту же школу, которую вы окончили?

Правду! Она должна говорить только правду! Ни слова лжи, никаких уверток. Но от волнения она не сразу справилась со своим голосом и первую фразу повторила дважды.

– Дело в том, – сказала Нина, – что у меня в Москве квартира и на моем иждивении тогда была маленькая сестра. У нас с ней нет ни отца, ни матери. Я объяснила это в институте при распределении. Мне ответили, что если принесу ходатайство какой-нибудь московской школы, то меня туда направят. Такое ходатайство мне дала Алевтина Федоровна.

– Значит, вас направили в школу по ее просьбе?

– Да.

– И рекомендацию в партию тоже она вам дала?

– Да.

– А вторую рекомендацию?

– Иван Григорьевич Будягин.

– Бывший замнаркома?

– Да.

– Вам известно, что он арестован как враг народа?

– Да.

– Как вы познакомились?

– Его дочь училась в нашей школе, в нашем классе.

– Вы с ней встречаетесь?

– Нет. Как только я узнала, что ее отец арестован, я с ней перестала видеться и разговаривать.

– Вы доложили в свою парторганизацию, что ваш рекомендатель арестован как враг народа?

– Нет.

– Почему?

– Я не знала, что об этом надо докладывать. Его рекомендация есть в моем личном деле.

На круглом мордовском лице Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул. Краем глаза Нина увидела это и успокоилась.

– А кто еще из ваших друзей арестован?

Нина пожала плечами:

– Не знаю. Вроде никто…

– Вы это утверждаете?

Нина опять пожала плечами.

– Что же вы молчите?

– Я не знаю, о ком вы говорите?

– Я говорю о вашем товарище Александре Павловиче Панкратове.

– Панкратове? Мы с ним тоже учились в одном классе… С тех пор прошло уже десять лет.

– И с тех пор не встречались?

– Встречались. Мы жили в одном доме. Но он уже три года как арестован и выслан из Москвы.

– Как вы отнеслись к его аресту?

– Никак. Я ведь не знала тогда и не знаю сейчас, за что он арестован!

– Вы ходатайствовали о его освобождении?

Неожиданный вопрос. О каком письме он спрашивает? О том, под которым она хотела собрать подписи в школе? Алевтина Федоровна его порвала. Или о том письме, которое они обдумывали у Лены и Будягин велел его не посылать? О первом знает только Алевтина Федоровна, она никому не могла сказать. О втором знают Лена, Макс, Вадим и сам Иван Григорьевич, но они его не послали…

Неуверенным голосом она ответила:

– Никаких ходатайств я никуда не посылала.

Это было правдой. Она не обманывала партию. Никаких ходатайств она никуда не посылала.

И опять на лице у Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул.

Каков будет следующий вопрос, Нина представляла. Органы про нее собирали сведения, значит, беседовали с соседями, и эта сволочь Вера Станиславовна наверняка донесла, что у Вари над кроватью висит Сашина фотография. Что она скажет насчет этой фотографии? Придется врать, мол, портрет отца в молодости. А вдруг в их отсутствие и Сашину фотографию пересняли? И сейчас ее, коммунистку, уличат во лжи, такой позор!

– У меня больше вопросов нет, – объявил смазливый.

Нина опустилась на стул, прикрыла глаза.

– Будем закругляться, – сказал председатель, – есть предложение Смирнову Алевтину Федоровну за грубые политические ошибки в подборе кадров, извращение марксистско-ленинского воспитания молодого поколения, допущение и сокрытие контрреволюционных антисоветских выходок среди старшеклассников, а также за связь с врагами народа, – он перечислил все фамилии, названные ранее молодым человеком, – из членов ВКП(б) исключить, от работы директора школы отстранить. Кто за?

Члены комиссии проголосовали «за».

– Единогласно, – сказал председатель, – Смирнова, ваш партбилет!

Алевтина Федоровна подумала, вынула из сумочки партбилет, опять подумала, поднесла его к губам, поцеловала, положила на стол.

Этот неожиданный жест внес секундное замешательство, председатель, первым придя в себя, сказал, нахмурившись:

– Гражданка Смирнова, вы свободны.

Алевтина Федоровна вышла из кабинета.

– Я думаю, дело Ивановой надо выделить и передать партследователю, – сказал смазливый.

Он держался как посторонний и сидел отдельно в углу у окна, тем не менее было ясно, что это и есть тут главная персона.

Председатель кивнул головой:

– Есть предложение выделить дело Ивановой Нины Сергеевны и передать его на предварительное рассмотрение партследователю. Кто за?

Все проголосовали «за».

– Единогласно, – подытожил председатель и снова посмотрел в бумажку на столе, никак не мог запомнить фамилии. – Теперь в отношении Юферова Василия Петровича, Маслюкова Якова Ивановича, Шалаева Константина Ильича…

Он сделал паузу.

Смазливый молчал.

– Ну что ж, – сказал председатель, – я думаю, ограничиться указанием на недостаточную бдительность. Есть другие предложения?

Других предложений не было.

– Принято, заседание окончено.

Все вместе вышли из райкома. Уже было темно – около пяти вечера.

– Вот так! – сказал Василий Петрович и пошел к «Смоленскому» метро.

Яков Иванович и Костя-лаборант свернули в Глазовский – решили вернуться в школу.

Нина, дождавшись, пока все скрылись из глаз, помчалась к Зубовской площади. На Кропоткинской улице жила Алевтина Федоровна. Нине во что бы то ни стало надо было ее увидеть, что-то сказать ей, утешить. Все ужасно. Надо посоветоваться, как вести себя, как быть, что делать.