Читать книгу - "Каменный город - Рауф Зарифович Галимов"

— Чурка, значит? — недоуменно спросил кто-то.

Послышался смех.

Никритин смотрел на раскрасневшееся лицо Бердяева, и ему казалось, что он слышит мечущиеся всполошенные мысли токаря: «Не утонуть, поплыть в общем потоке, прибиться к берегу, где лупцуют художника!» Он перевел глаза на свою картину и поразился: а и впрямь, что общего между портретом и этим шкурником, с которого содрали шкуру?.. Портрет рабочего — да! И все! Здесь — те недели и месяцы, что Никритин провел на заводе, то необычное и незнакомое, что он увидел, с чем встретился впервые. Человек при деле, человек в работе... Разве это шло от Бердяева?

Пусть обсуждение прошло нескладно и закончилось безалаберно, стало понятным: не следует оставлять портрет на заводе. Чем-то он все-таки будет оскорблять людей хороших и развращать неустойчивых. Необходима известная дистанция, чтобы на чувства зрителей не наслаивался образ человека, послужившего моделью для картины.

Бурцев и Ильяс подошли к нему, когда красный уголок опустел. Ильяс выглядел хмурым.

— Что поделаешь, так? — резко развел он руками.

— Поделаешь, поделаешь... — передразнил его Бурцев. — Ты вот руками разводишь, а человек трудился.

— Из своей зарплаты буду платить, так? — рассек воздух рукой Ильяс. Вот этим он и нравился Никритину — молодой горячностью, безоглядностью.

— Послушайте, неужели вы полагаете, что я в убытке? — обратился к ним обоим Никритин. — Ведь тому, что я обрел у вас, и цены-то нет! Это — люди, это — мой альбом зарисовок, это — мои этюды!.. Нет, странно, что вы меня не поняли... У вас я лишь приобретал...

И снова, как и бесподобному Кахно, пришлось объяснять, что ничего страшного не случится, если завод не купит картину.

И более того, он отказывается ее продать.

Ильяс смотрел, сведя брови на переносице. Смотрел так же вот, как сейчас, когда на айване прервался разговор.

Никритин прикусил зубами красный карандаш — маслянистый, вязко-податливый — и взялся за черный. Чередуя два карандаша, он осторожно, отведенным мизинцем, подтушевывал тени. Рисунок пастелью не терпит мазни, замученности. И, заканчивая этюд, Никритин радовался послушности рук, точности штриха. «Высшее счастье художника, — вспомнилось чье-то изречение, — начинается там, где материал становится послушен его воле». А материал — бумага и карандаши — был послушен, даже оставлял место для подспудного течения мыслей. Отвлеченного, ответвленного от всех соображений, связанных с этюдом.

— Ну, а как ты смотришь на снабжение? — нарушая минутное молчанье, спросил Фархад. — Как я понял, ваше самое слабое место — снабжение. И вот у меня... не как у производственника, а как у простого члена общества, понимаешь?.. У меня есть идея: создайте общесоюзную диспетчерскую по снабжению. Как в аэрофлоте. Чтобы оперативно поставлять все необходимое туда, куда нужно. Что ты скажешь об этом?

— Не знаю... Сразу трудно сказать... — задумался теперь Ильяс. Он потянулся к нагрудному карману, за логарифмической линейкой, не нашел ее и смущенно опустил руку. — Надо бы посчитать объем работы, штаты... Не знаю... Потом есть же Госплан, так? Зачем тебе диспетчеры?

— Госплан... опять бумажки... А если без них, по селекторной связи?

— О-о-о, чего захотел! Без бумажек! — развеселился Ильяс, уже откровенно отказываясь спорить всерьез с Фархадом. — Это случится при коммунизме, так? Когда всего будет в избытке. А сейчас... Знаешь, как наши снабженцы действуют? Нужно десять тонн фигурной стали — пишут двадцать. Знают, наверняка половину спишут. Вот и запрашивают вдвое, как на базаре. А при селекторной связи, когда все надо решать раз-два? Вдруг не урежут? Бумажка — это документ. А слово? Ты можешь отвечать за свое слово?

— Могу! — не принимая шутки, ответил Фархад.

— Могу, могу!.. — Ильяс вдруг досадливо поморщился. — Я тоже мог, так? Пока не посидел в директорском кресле.

— Вот! — вскинулся, выкинул руку Фархад. — Значит, я прав? На снабжении опять споткнетесь.

— Ты радуешься, будто шахматную задачу решил, — мрачно сверкнув глазами, уставился на него Ильяс. — Разве дело — игра? Вчера сорвал календарный листок, вижу — стихи Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».

— Один — ноль... — флегматично произнес Афзал, и все засмеялись.

Смеялся и Никритин. Метнулось в глаза лицо старика: Султанходжа-ака улыбался в подстриженные усы какой-то блуждающей умудренной улыбкой. На кого он сейчас похож? Не он сам, его улыбка. Вспомнил! Улыбка Инны Сергеевны, когда он, Никритин, спорил со Скурлатовым. Ласково-внимательная, беспредельной доброты улыбка.

Ильяс удовлетворенно сверкнул зубами и, перехватив взгляд Никритина, обернулся к Султанходже-ака, прихлопнул ладонями о колени:

— Ладно!.. Читай газеты. Много любопытного найдешь... А сейчас мне пора... — Чуть оттолкнувшись рукой, он поднялся на ноги. — Султанходжа-ака, Фарида-апа... я ведь пришел пригласить вас, так?.. К двум нашим головам прибавилась третья... — соблюдая старинное велеречье, объяснил он, что стал отцом. — Пожалуйте завтра на дачу к семи часам. — Он повел глазами, словно объясняя, что приглашение относится ко всем. Остановил взгляд на Никритине: — Бурцев с женой тоже будут...

— Э-э-э! — не по летам проворно вскочил с места Султанходжа-ака. — Поздравляю, сынок! Да будет милость аллаха, как говорится! Поздравляю, поздравляю! Кто же — мальчик, девочка?

— Сын!

— Да будет благословен! Да будут долги дни его жизни!

Фарида-ханум заворковала что-то умилительное, прихлопывая его ладошкой по спине.

Уже ступив со ступенек айвана, Ильяс обернулся к Никритину:

— Как ваши эскизы цехов? Дмитрий Сергеевич спрашивал.

«Ну, конечно! Дмитрий Сергеевич!.. Их бог!.. Хотя вряд ли когда божество обладало такой скромной внешностью».

Вопрос же касался предложенной Никритиным схемы перекраски цехов и станков. В самом деле, какие возвышенные мысли могут родиться там, где все изначала серо? Он и предлагал перекрасить цеха и станки в более веселые тона, которые бы радовали глаз, а следовательно, и душу. От которых веселей бы стало работаться.

— Работаю... ищу... — нарочито неопределенно ответил он. Но, увидев, как напряглось лицо Ильяса, прибавил: — Скоро покажу наброски...

А набросков в альбоме накопилось много. Интерьеры цехов... Цветовая гамма панелей... Колористическое одеянье станков.. Работы — новой, неизведанной —