Читать книгу - "Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков"

не спят. Молодая хозяйка сидит, точно за матовым стеклом, жалобно стонет и держит свой палец во рту. А вокруг нее и так и сяк суетится муж.

— Ну, дай-ка, дай-ка мне, — сказал джигит и взял ее палец. — Ничего страшного, сейчас заживет. Смотри-ка!

Он поднес ее палец к губам и поцеловал. Жена притихла на мгновенье, затем раскапризничалась пуще.

— Да-а, тебе-то что, не больно, — захныкала она, высвобождая руку. — Придавил мой палец о камень и говоришь «ничего». Не можешь спать спокойно? Ворочаешься, точно медведь…

— Дай-ка хоть перевяжу, — прогудел джигит виновато.

Он с треском разорвал какую-то тряпку и перевязал палец жены. Та улеглась, продолжая хныкать. Тогда джигит склонился над ней, начал осторожно целовать, бормоча:

— Ну, не плачь… Сейчас пройдет, и все будет хорошо… Ну, перестань. Не то разбудишь гостя, он проснется…

— Ну и пусть проснется… Если мне больно… Ой, пальчик мой!.. Ах, какая я несчастная!..

И тут парень вскочил, будто в него вонзили нож, закричал:

— Что ты говоришь? А ну повтори!

Его лицо белело неясным пятном, но Турашу казалось, будто он видит, как отчаяние исказило его черты.

А испуганная жена притихла: видимо, такой оборот дела застал ее врасплох. Некоторое время они молчали, в доме стояла напряженная тишина. Потом парень произнес трагично, так, будто уже не было никакого выхода:

— Может, ты уже жалеешь, что пошла за меня замуж? И, может, палец только предлог для скандала, да? Я тебя предупреждал честно: у меня ничего нет. А ты что сказала: ах, мне ничего не нужно, был бы рядом ты! Но прошло три дня — и всего-то! — как ты уже в слезы… А днем ты плакала, будто ушибла колено! Нет, так не пойдет!

— Я больше не буду. Ложись, спи. Сам же говорил: «Тише, гость проснется», — миролюбиво произнесла жена.

Но муж ее обиженно молчал, тогда она приподнялась и начала гладить его, точно ребенка, целовала, шепча что-то ласковое, успокаивающее. А тот покорно лежал на спине, и только могучая грудь его ходила ходуном, вздымалась, будто ее раздували мехами. А молодая женщина шептала, шептала:

— Не сердись, батыр мой, — и осторожно провела ладошкой по его лицу. — Батыр мой….

— А ты никогда больше не говори так, ну, что ты, мол, несчастная, — попросил наконец парень дрогнувшим голосом.

— Не буду… Прости меня. Я на самом деле счастливая… Очень счастливая. Обними меня.

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи. Сегодня нам рано вставать.

Тураш завороженно прислушивался к чужому счастью. Они уснули быстро. Молодой человек спал по-богатырски, раскинул свои ручищи на полу, залитом лунным светом. Его грудь теперь вздымалась мерно, спокойно, — этакая живая гора. Жена пристроилась у него под боком, будто искала защиты под могучим крылом, нашла ее и теперь спала безмятежно. Один раз она что-то прошептала, не просыпаясь, коротко, но от души хохотнула и прижалась к мужу теснее.

Ну да, они счастливы и беспечны, как можно быть беспечными от счастья только в их годы. Может, оттого они так и приветливы с ним.

«Эх, молодость, молодость, славная беззаботная пора», — сказал он себе и вздохнул, потому то тут же вспомнил свою молодость.

Да, казалось бы, еще недавно он сам был юн и счастлив. И если на то пошло, так же красив, как и этот джигит. А в силенке никто бы не посмел отказать, словом, был джигит что надо. Женился он тогда на самой прекрасной девушке аула. По ней сохли многие джигиты в округе, и он их оставил с носом. Что тут началось! — и забавно и жутко вспомнить. В открытую они не посмели, его незадачливые соперники, а ночью, когда он, счастливый Тураш, привел молодую жену в свой дом, аульные парни напоили полоумного Хусана и вложили ему в руки заряженное ружье.

Глубокой ночью гости разошлись по домам, наевшись и напившись до отвала. Но стоило молодым уйти за ширму и улечься на брачное ложе, как ударил оглушительный выстрел и окно разлетелось вдребезги. Пуля просвистела над его головой, но удивительно: он нисколько не испугался только что миновавшей смерти, встал в полный рост и рассмеялся надменно, бросая вызов очередной пуле. И окончательно обезумевший от страха Хусан бросил ружье и убежал на колхозную конюшню. А он, смелый и гордый, обнял перепуганную подругу и ласкал ее, успокаивая.

В первое время семейной жизни у них тоже были маленькие ссоры из-за пустяков, пугавшие их и порой доводившие до слез. И зато каким бурным бывало примирение. О, как они любили друг друга! Пожалуй, это были лучшие годы в его жизни, когда можно было заплакать от радости… Вспоминая об этом позднее, они смеялись над собой: «Ах, какие были мы глупые!» И вздумай он расплакаться потом, жена бы его высмеяла. Потому что они стали иными. А значит, и представление о счастье стало другим.

С тех пор утекло много воды в речке Каскалдак. Прошло лет десять, и всего-то, а кажется, минула вечность. До того все стало далеким, неправдашним, будто рассказы из чужой жизни. И дома его ждет будто бы другая женщина, глупая и сварливая, только былой красотой напоминающая ту, прежнюю.

И вот эта история с бархатом и три месяца тюрьмы. «Ну что три месяца по сравнению с вечностью, — так бы сказала, наверное, жена, стараясь его утешить. — Мы снова вместе, будто ничего и не было», — прибавила бы, наверное, она. Но три месяца ушли из его жизни. Вернее, их вовсе не было. Не было стольких счастливых дней и ночей.

Тураш лежал с открытыми глазами, положив под голову руки. В кыстау было сумеречно и тихо. Сладко посапывали молодожены. По стенам, выложенным из неровного камня, бродили фантастические тени, а в полуразрушенное окно виднелись скалы, еще прикрытые ночной тенью. Расстояние словно не существовало в этот час, бесформенная масса камня почти подступала к домику, грозясь его раздавить. Эту нереальную картину дополняло эхо, переносившее гул разбушевавшейся горной речки Каскалдак.

За стеной продолжалась таинственная, не видимая