Читать книгу - "Война и мир. Том 1-2 - Лев Толстой"

На следующий день государь остановился вВишау. Лейб-медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартиреи в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Онничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этогонездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительнуюдушу государя видом раненых и убитых.

На заре 17-го числа в Вишау был препровожден саванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуясвидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только чтозаснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государюи через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.

Как слышно было, цель присылки Савари состоялав предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, крадости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князьДолгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоровс Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительноежелание мира.

Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо кгосударю и долго пробыл у него наедине.

18 и 19 ноября войска прошли еще два переходавперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. Ввысших сферах армии с полдня 19-го числа началось сильноехлопотливо-возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20-гоноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.

До полудня 19 числа движение, оживленныеразговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартиройимператоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартируКутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслосьэто движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась сночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстнымхолстом 80-титысячная масса союзного войска.

Сосредоточенное движение, начавшееся поутру вглавной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, былопохоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленнодвинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошливертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, имерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.

Как в механизме часов, так и в механизмевоенного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение,и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, частимеханизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясьзубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойнои неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; нопришел момент — зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь,колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.

Как в часах результат сложного движениябесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренноедвижение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложныхчеловеческих движений этих 1000 русских и французов — всех страстей, желаний,раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей —был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трехимператоров, т. е. медленное передвижение всемирно-исторической стрелки нациферблате истории человечества.

Князь Андрей был в этот день дежурным инеотлучно при главнокомандующем.

В 6-м часу вечера Кутузов приехал в главнуюквартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер-гофмаршалуграфу Толстому.

Болконский воспользовался этим временем, чтобызайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, чтоКутузов чем-то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, ичто все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающихчто-то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить сДолгоруковым.

— Ну, здравствуйте, mon cher, — сказалДолгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. — Праздник на завтра. Что ваш старик?не в духе?

— Не скажу, чтобы был не в духе, но ему,кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.

— Да его слушали на военном совете и будутслушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего-то теперь, когдаБонапарт боится более всего генерального сражения, — невозможно.

— Да вы его видели? — сказал князь Андрей. —Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?

— Да, видел и убедился, что он боитсягенерального сражения более всего на свете, — повторил Долгоруков, видимо,дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. — Ежелибы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вестипереговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей егометоде ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения,его час настал. Это я вам говорю.

— Но расскажите, как он, что? — еще спросилкнязь Андрей.

— Он человек в сером сюртуке, очень желавший,чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший отменя никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, — отвечалДолгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.

— Несмотря на мое полное уважение к старомуКутузову, — продолжал он, — хороши мы были бы все, ожидая чего-то и тем даваяему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет,не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положениеатакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людейчасто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.

— Но в какой же позиции мы атакуем его? Я былна аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, —сказал князь Андрей.

Ему хотелось высказать Долгорукову свой,составленный им, план атаки.