Читать книгу - "Дитя эпохи - Александр Николаевич Житинский"

Бризанская ночь

Пока мы шли по Вятке, сумерки сгустились. Отец Сергий вышагивал впереди, его дряхлая ряса свободно болталась на нем. В сумерках он был похож на призрак. Мы миновали поселок и вышли на опушку джунглей. Все племя было там.

Вятичи сидели вокруг высокого костра. Среди них была наша Кэт, которую окружало несколько молодых людей, ведущих с нею непринужденную беседу. Кэт улыбалась им и строила глазки. Судя по всему, она была довольна. Молодые вятичи были сложены атлетически. Они рассыпались в комплиментах. Кэт настолько увлеклась беседой, что не заметила нашего появления.

Старик подошел к костру и осенил народ крестным знамением.

– Дети мои! – начал патриарх. – Помолимся вместе.

И старик Зубов начал звучно читать седьмую главу «Онегина»:

Гонимы вешними лучами,

С окрестных гор уже снега

Сбежали мутными ручьями

На потопленные луга…

Я смотрел на вятичей. Видимо, большинство из них и вправду были детьми Зубова. В крайнем случае, племянниками. Их объединяло едва уловимое сходство. Семья священника Зубова, три сына и дочь, пустили в Бризании такие глубокие корни, что из них выросли молодые славянские побеги. Это выражаясь фигурально.

Черемухин не умел выражаться фигурально. Он толкнул меня в бок и сказал:

– Здорово поработали наши попы! Негров на все племя раз-два и обчелся! Да и те старые.

«Как грустно мне твое явленье, весна, весна! пора любви!» – читал в это время патриарх.

Молодые вятичи из окружения Кэт, воспламененные стихами, бросали на нее нескромные взгляды.

Старик Зубов дочитал третью строфу и замолчал. Ему поднесли плетеное кресло, он уселся и перешел ко второму пункту повестки дня. Второй пункт тоже был традиционным. Он назывался «Новости из России».

Мы внутренне подобрались, готовясь к тому, что разговор будет о нас. Но ничего подобного. Зубов читал последние известия. Это были своеобразные последние известия. Старик обильно сдабривал сообщения «Маяка» собственным творчеством.

– Государь реставрирует Зимний дворец, – говорил он. – Из Италии приехали знаменитые мастера… Температура воздуха в Петербурге плюс восемнадцать. Холодно, – прокомментировал отец. – На полях Ростовской губернии хлеба достигли стадии молочно-восковой спелости. На Каме строится большой автомобильный завод. Гигант! – гордо сказал отец. – Граф Малютин-Скуратов продал свой футбольный клуб купцу Шалфееву за полмиллиона рублей.

– Новыми? – вырвалось у Лисоцкого.

Генерал укоризненно посмотрел на него. Лисоцкий хлопнул себя по лбу.

– В общем, дела идут, – сказал отец.

– Как выполняется манифест от тринадцатого марта? – был вопрос с места.

Патриарх раздраженно заерзал в кресле. По всей вероятности, вопрос с манифестом был злободневен и остр.

– Плохо выполняется, откровенно говоря, – сказал Отец. – Государь опасается, что открытие авиасообщения с Бризанией вызовет нежелательный приток подданных в нашу провинцию.

– Бред, бред, бред… – тихо твердил Лисоцкий.

Черемухин с генералом хранили на лице участливое выражение, как у постели умирающего. Я смеялся внутренним смехом.

– Значит, не будут летать? – спросил тот же вятич.

– Пока, слава Богу, нет! – отрезал патриарх.

– А эти откуда взялись?

Очередь дошла до нас. В ответ на поставленный вопрос отец небрежно махнул рукой в нашу сторону и назвал нас социал-демократами, анархистами и эмигрантами из Парижа.

– У них неверные представления о России, – сказал патриарх. – Искаженные французскими газетами. Я уже открыл им глаза. Не так ли, господа?

И Зубов повернулся в нашу сторону.

Его взгляд ясно говорил, что необходимо быстро отречься. Иначе будет плохо. Генерал и Черемухин потупились. Лисоцкий стал спешно завязывать шнурок ботинка. Генерал сказал сквозь зубы:

– Петя, ответь что-нибудь. Ну их…

И тихо выругался обычным матом.

Я подошел к старцу, положил руку на спинку плетеного кресла и начал говорить. Черемухин впоследствии назвал мою речь «Экспромтом для сумасшедших на два голоса». Второй голос был Зубова. Старик вступал тенором в ответственных местах.

– Друзья мои! – сказал я. – Представьте себе обыкновенное ведро. Каким оно вам кажется, когда вы крутите ручку ворота и ведро поднимается из колодца?

– Тяжелым! – выкрикнул кто-то.

– Я говорю о форме, – сказал я.

– Круглым! – раздались крики.

– Верно, – сказал я. – Но вот вы поставили ведро на сруб и взглянули на него сбоку. Какой формы оно теперь?

После непродолжительного молчания чей-то голос неуверенно произнес:

– Усеченный конус…

– Правильно! – воскликнул я. Признаться, я не ожидал такой осведомленности вятичей в геометрии.

– Ведро есть ведро, – значительно сказал отец Сергий, на всякий случай определяя свою позицию.

– Конечно, ведро есть ведро, – быстро подхватил я, – но в том-то и дело, что никто из нас не знает, что это такое на самом деле…

Вятичи совершенно обалдели. Я вконец заморочил им голову этим ведром.

– Мы получаем лишь представление о ведре, зависящее от нашей точки зрения. И так во всем. Измените точку зрения, и одна и та же вещь изменит форму, оставаясь по-прежнему непознанной вещью в себе…

Из меня лезли какие-то обрывки вузовского курса философии. Что-то из Канта, кажется. Причем измененного до неузнаваемости.

Отец Сергий наконец понял, куда я гну:

– Господь учит нас о единстве формы и содержания.

– Пусть учит, – согласился я.

– Что значит – пусть? – раздраженно сказал Зубов. – Он учит! И не нуждается в вашем согласии.

– Я хочу сказать, что Россия…

– Не трогайте Россию! – истерически вскричал Зубов.

– …Россия с запада и юга выглядит неодинаково, – закончил я. Я чуть было не сказал «изнутри».

Вятичи сидели подавленные, тихие, потерянные. Обманутый маленький народ.

Патриарх встал с кресла, сделал шаг ко мне и неожиданно положил ладонь на мой лоб. Я думал, что он меряет температуру. Но Зубов вдруг громко сказал:

– Объявляю подданным Бризании! – и тихо добавил только для меня: – Чтобы Россия у вас не двоилась, голубчик!

Потом он меня перекрестил и сунул полусогнутыми пальцами мне по губам. Достаточно больно. Со стороны это выглядело как поцелуй руки Отца.

Покончив со мной, патриарх проделал ту жу процедуру с моими попутчиками. Огонь костра освещал их искаженные лица. Они были похожи на мучеников инквизиции.

Таким элементарным путем Отец Сергий привел в порядок нашу точку зрения.

– Молебен окончен! – объявил патриарх и зашагал к дому.

Вятичи зажгли от костра факелы и небольшими группами разошлись кто куда. В самой многочисленной и оживленной группе была наша Кэт. Скоро тут и там на полянах вспыхнули небольшие костры. Молодежь стала веселиться.

– Что будем делать? – спросил генерал.

– Спать, – предложил Лисоцкий. – У меня голова раскалывается.

– Пошли искать гостиницу, – сказал Черемухин.

– Мы уже не гости, – сказал я. – Мы свои. Нам нужно строить дом.

Генерал опять выругался. А потом пошел в сторону избы Отца Сергия. Лисоцкий с