Читать книгу - "Это - Фай Гогс"

возможно, на воззрениях коренных народов Америки уже тогда отчасти начали сказываться миссионерские потуги моих собратьев по церкви. Но на самом деле индейцы в те годы определенно обладали трансцендентным знанием, недоступным европейцам. Не будь колонизаторы так высокомерны и уверены в непререкаемости своих постулатов, они, возможно, поняли бы, насколько велико было возмущение индейцев оттого, как захватчики надругались над обожествляемой ими женской природой мира, которую олицетворяла для них эта река.

– Почему же тогда они назвали ее в честь мужчины?

– Потому что абстрактное и реальное были для них тогда неразделимы, благодаря чему они точно знали, где их великий вождь черпал свою невероятную силу!

– Выкручиваться вы мастак. А вот деретесь не очень. Дальше?

– Никогда еще со времен конкистадоров ни один белый не пробуждал у индейцев такую ненависть, с какой они возненавидели Джеремайю Стоуна. Племена, долго враждовавшие после смерти Поухатана, объединились, чтобы наказать злодея. Но силы были слишком неравны. Их многолетние попытки отомстить раз за разом терпели неудачу. Тогда шаманы собрались вместе и удалились на много месяцев в леса для того, чтобы применить самые разрушительные ритуалы, известные им. Проводили они их до тех пор, пока начавшиеся вскоре после этого ливни не смыли плотину. Но и тогда они не стали останавливаться – продолжали, чтобы подобное больше не повторилось.

Однако могущество Джеремайи не было поколеблено – ведь у него во владении остался быстро перестроенный им порт, где океанские суда снова могли загружаться табаком, и никуда не делась содержавшаяся на его деньги банда, что наводила ужас на всю Вирджинию. Зато пострадала его семья – все его жены умирали одна за другой, та же участь постигла и его многочисленных детей. В живых остался только его старший сын по имени Рауль от его любимой первой жены, испанки по национальности.

Когда Раулю исполнилось двенадцать, он был отдан служкой в пресвитерианскую церковь в Ричмонде, ведь его отец, сам будучи католиком, считал, что лавина смертей их близких стала божьей карой за то, как он поступил с пресвитерианцами. Еще через три года Джеремайя решил, что грех искуплен, и призвал сына обратно, надеясь, что тот вскоре возьмет на себя управление его предприятием. Ох, напрасно!

Священник снова налил себе полный бокал, выпил его единым махом и вытер рот рукавом. Если бы я верил хоть одному его слову, то подумал бы, что слишком уж близко к сердцу он принимал беды, свалившиеся на какого-то древнего водопроводчика.

– А спустя еще пять лет впервые случилось то, что вплоть до наших дней происходило потом со всеми поколениями этой семьи. Слушай очень внимательно, все это касается и тебя…

Он помолчал еще немного, талантливо изображая мучительную внутреннюю борьбу.

– Сначала старый Джеремайя приютил в своем поместье красивую и загадочную девушку по имени Талисса, ровесницу его сына. Все решили, что она внебрачная дочь старика от какой-то неизвестной индианки, потому что примесь индейской крови хоть и не бросалась в глаза, но все же была заметна. Это привело к тому, что перед семьей Джеремайи, несмотря на все его влияние и богатство, стали закрываться двери его друзей из высшего общества – в ту пору никто не мог позволить себе открыто преступать неписанный закон: не якшаться с грязными индейцами.

– Знаю, мы все читали Марка Твена. Дальше?

– И тем не менее Джеремайя, ненавидевший метисов даже больше, чем индейцев, не только оставил Талиссу у себя в доме, но вскоре удочерил ее. Те, кто знал его близко, заметили, что она имела над стариком необъяснимую власть. Также было замечено, что одновременно с ее появлением Рауль сильно изменился. Прежде статный, открытый и жизнерадостный, он как будто уменьшился ростом, осунулся, стал мрачным, озлобленным. Часто заговаривался, почему-то называя себя почему-то Эдди Протяни Ноги. Талиссу он сначала избегал, а потом и вовсе прятался при ее появлении, где только возможно.

Что дальше происходило в доме Стоунов, никто не знал. Джеремайя неожиданно распустил всех слуг, оставив лишь старого португальца, воспитателя его сына, и совсем перестал общаться с теми немногими, кто к тому времени еще не отвернулся от него. Так продолжалось еще некоторое время, пока однажды Рауль не исчез. Считалось, что он не выдержал изменившегося к нему отношения со стороны отца и покончил с собой. Говорили, что однажды ночью он взял лодку и, отплыв на середину реки, прыгнул в воду. Тела не нашли.

– Засосало в трубу?

Священник проигнорировал мое замечание и продолжил:

– Джеремайя же был настолько очарован своей приемной дочерью, что не заметил потери первенца. Да вот только через несколько недель исчезла и она. Безутешный старик слег и больше не вставал с постели. Незадолго до смерти он призвал нотариуса и отписал все свое состояние некоему Эдуардо Шафферу из Ричмонда, якобы последнему своему оставшемуся в живых отпрыску, родившемуся на стороне. Уладив дело с завещанием, Джеремайя отошел, как принято говорить, в тяжелейшей агонии. Никто не знал, так ли это было на самом деле.

Новый наследник – молодой человек весьма буйного нрава и выдающейся физической силы – был вскоре найден и привезен в поместье. О себе Эдуардо сообщил лишь, что мать он потерял, когда ему не исполнилось и восьми, а про отца он до сих пор не знал вообще ничего. Слуга-португалец, сразу же им уволенный, осторожно намекал на его преступное прошлое. Бизнесом своего отца Эдуардо управлял железной рукой, многократно преумножив свое и без того значительное состояние, а ходившие о нем толки он то ли пресек, то ли, наоборот, подтвердил, жестоко расправившись с клеветниками.

Однако вскоре опять поползли слухи. Источником их был все тот же старый слуга, на смертном одре решивший, что терять ему больше нечего. На этот раз он уже нес такую нелепицу, что даже Эдуардо посчитал ниже своего достоинства как-то реагировать на нее. Так, слуга утверждал, что Талисса вовсе не имела с его хозяином никаких кровных уз. Едва появившись в доме, она назвала себя дочерью Священной Реки, над которой надругался Джеремайя, и распорядилась – именно распорядилась – называть себя Багровой Лисой. Она также заявила, что в отместку сделает с сыном насильника то же самое, что Джеремайя когда-то сделал с ее матерью, и она же потом и вылечит его – если сочтет необходимым.

На вопрос, почему его хозяин сразу же не выгнал эту сумасшедшую, слуга начинал безудержно рыдать и нес что-то уже совершенно невозможное, например, что «его христианский язык не поворачивается описать те ужасы,