Читать книгу - "Говардс-Энд - Эдвард Форстер"

Во время аплодисментов Хелен пробралась к выходу. Ей очень хотелось побыть одной. В музыке для девушки сосредоточилось все, что случилось или могло случиться на ее жизненном пути. Она прочитывала музыку как реальное свидетельство, которым нельзя пренебречь. Ноты обозначали конкретные вещи, и иных смыслов они не имели, как не имела иных смыслов и сама жизнь. Хелен выскочила из здания, медленно пошла по наружной лестнице, вдыхая осенний воздух, и повернула домой.

— Маргарет, — спросила миссис Мант, — Хелен хорошо себя чувствует?

— О да.

— Она всегда уходит в середине концерта, — вставил Тибби.

— Очевидно, ее глубоко тронула музыка, — сказала фрейлейн Мозебах.

— Простите, — вступил в разговор молодой человек, который сидел с Маргарет и уже некоторое время обдумывал свою фразу, — но эта дама нечаянно взяла мой зонтик.

— О Господи! Что вы говорите! Тибби, скорее догони Хелен.

— Если я за ней побегу, то пропущу «Четыре серьезные песни».[7]

— Тибби, душа моя, ты должен ее догнать.

— Это не столь существенно, — сказал молодой человек, хотя в действительности он был весьма обеспокоен утратой зонтика.

— Нет, существенно. Тибби! Тибби!

Встав, Тибби намеренно зацепился за спинки кресел. К тому моменту, когда он поднял свое откидное кресло, нашел шляпу и аккуратно сложил ноты, бежать за Хелен было уже «слишком поздно». Оркестр начал играть «Четыре серьезные песни», и пройти по залу он не мог.

— Моя сестра такая рассеянная, — прошептала Маргарет.

— Вовсе нет, — ответил молодой человек, но голос его прозвучал с ледяной холодностью.

— Если бы вы могли дать мне свой адрес…

— Нет-нет, не нужно.

И молодой человек натянул на колени полы пальто.

«Четыре серьезные песни» прошли для Маргарет почти незамеченными, ибо, несмотря на все свои жалобы и ворчание, Брамс никогда не знал, что значит попасть под подозрение в краже зонтика. Ведь этот глупый молодой человек думает, что она, Хелен и Тибби решили воспользоваться его доверчивостью, и если он даст им свой адрес, то они ворвутся к нему посреди ночи и украдут в придачу еще и трость. Другие дамы просто посмеялись бы, но Маргарет и в самом деле было не по себе, ибо ей приоткрылась жизнь человека с весьма скромным достатком. Доверять другим — роскошь, которую могут себе позволить лишь богачи; беднякам она не по карману. И как только закончилось ворчание Брамса, Маргарет протянула молодому человеку свою визитную карточку со словами:

— Вот наш адрес. Вы можете зайти за зонтиком после концерта, но мне не хотелось бы утруждать вас: ведь это целиком наша вина.

Его лицо заметно просветлело, когда он увидел, что Уикем-плейс находится в фешенебельном Уэст-Энде. Грустно было видеть, как молодого человека снедают подозрения, но при этом он боится показаться невежливым, ибо его хорошо одетые соседи могут в конечном счете оказаться порядочными людьми. Маргарет показалось добрым знаком, что ее сосед наконец сказал:

— Хорошая сегодня программа, не так ли?

С этой фразы он начал свой разговор с Маргарет еще до того, как все спуталось из-за зонтика.

— Бетховен хорош, — ответила Маргарет, которая не относилась к женщинам, склонным со всем соглашаться. — Но эти песни Брамса я не люблю, да и Мендельсона, которого исполняли вначале, тоже, и — брр! — терпеть не могу Элгара, который нам еще предстоит.

— Что-что? — вмешался герр Лисеке, услышав ее слова. — «Торжественные и церемониальные марши» вовсе не так уж прекрасны?

— Ах, Маргарет, какая же ты противная! — воскликнула тетушка Джули. — Я тут убеждаю герра Лисеке остаться на марши, а ты сводишь на нет все мои старания. Мне так хочется, чтобы он узнал, каков наш вклад в музыку. Ты не должна приуменьшать значение наших, английских, композиторов, Маргарет.

— Что касается меня, то я слышала эту вещь в Штеттине, — сказала фрейлейн Мозебах. — Дважды. Пожалуй, слишком драматично.

— Фрида, ты презираешь английскую музыку. Даже не спорь! И английское искусство. И английскую литературу, кроме Шекспира. А Шекспир, по-твоему, немец. Ну и очень хорошо, Фрида, ты можешь уйти.

Возлюбленные рассмеялись и переглянулись, а потом не сговариваясь дружно поднялись и сбежали с «Торжественных и церемониальных маршей».

— Нам надобно еще нанести визит на Финсбери-серкус, — сказал герр Лисеке, пробираясь к проходу мимо миссис Мант. Оркестр заиграл Элгара.

— Маргарет… — послышался громкий шепот тетушки Джули. — Маргарет, Маргарет! Фрейлейн Мозебах оставила на кресле свою очаровательную сумочку.

И действительно, на сиденье лежал Фридин ридикюль, а в нем записная книжка, карманный словарь, карта Лондона и деньги.

— Ну вы подумайте! Что мы за семья такая! Фр… Фрида!

— Тише! — прошипели те, кому нравилась музыка.

— Но там записан номер дома на Финсбери-серкус.

— Может быть, я могу, если мне позволят… — проговорил недоверчивый молодой человек, покраснев до корней волос.

— О, я буду вам очень признательна.

Он взял сумочку, в которой зазвенели монеты, и проскользнул по проходу. Он едва успел поймать сбежавших влюбленных у двери и получил милую улыбку от молодой немки и вежливый поклон от ее кавалера. На свое место молодой человек вернулся, примиренный с жизнью. В оказанном ему доверии не было ничего необычного, но он чувствовал, что его собственное недоверие к этим людям исчезает и что, возможно, с зонтиком его не надуют. Этого молодого человека уже не раз надували — жестоко, даже, пожалуй, слишком жестоко, — и теперь все его силы были направлены на то, чтобы защитить себя от неизвестности. Но сегодня — быть может, из-за музыки — он чувствовал, что иногда можно и расслабиться, иначе что же остается хорошего в жизни? Уикем-плейс в Уэст-Энде, хоть дело это все равно было рискованное, считался довольно безопасным местом, так что попытаться стоило.

Поэтому, когда концерт закончился и Маргарет сказала: «Мы живем неподалеку, и я как раз иду домой. Не пойдете ли и вы с нами, чтобы забрать зонтик?» — он миролюбиво ответил: «Спасибо», — и последовал за ней из Куинс-Холла. Маргарет хотелось бы, чтобы он проявлял меньше рвения, помогая даме спускаться по лестнице или неся за нее программку — люди его класса своими манерами мало чем отличались от представителей ее собственного, что ее крайне раздражало, — но в целом она сочла молодого человека интересным (в то время кто угодно мог заинтересовать девиц Шлегель «в целом») и пока ее губы произносили подходящие случаю банальности, сердце планировало пригласить его на чай.

— Как устаешь после музыки! — начала она.

— Не находите ли вы, что атмосфера в Куинс-Холле подавляет?