Читать книгу - "Шарики патинко - Элиза Шуа Дюсапен"

Шарики патинко

Посвящается моим корейским бабушке и дедушке — хальмони и харабоджи, — а также Ромену

Патинко — игра коллективная и индивидуальная. Автоматы располагаются длинными рядами; человек стоит перед экраном и играет сам за себя, не глядя на соседа, с которым, однако же, сталкивается локтем.

Ролан Барт «Империя знаков»

Я схожу с поезда и углубляюсь в чешуйчатую кишку станции Синагава. Реклама на цифровых экранах расхваливает зубную пасту, демонстрируя женщину со сверкающим оскалом. Людской поток спешит к выходу. Снаружи рабочие разбирают строительную площадку. Платформа нависает над вишневым парком, разделенным на огороженные участки, где курят, размахивая  руками, офисные работники. Они давят чинарики камнями, напоминающими брикеты соли, которые дают лошадям.

Я следую указаниям госпожи Огавы. Пройти по мосту, ведущему к жилому комплексу, у здания 4488 сообщить о своем прибытии в домофон, подняться в лифте на последний этаж.

Дверь лифта открывается внутри квартиры.

Несмотря на жару, госпожа Огава в пиджаке, махровых штанах и туфлях. Она старше, чем я думала. Видимо, ее старит худоба. Свою дочь Миэко она отправила в магазин. Пока мы ее ждем, хозяйка хочет показать мне квартиру.

Вдоль длинного коридора идеально симметрично расположен ряд помещений. Мы начинаем с ванной. Крошечная комнатка, отделанная пластиком телесного цвета. Я едва там помещаюсь. Напротив спальня, столь же тесная, со стенным шкафом, на полу коричневый ковролин. На кровати два одеяла, одно глаженое, другое мятое, сверху кучей свалены юбки и футболки. Ощутим застарелый запах табака.

— Раньше здесь была гостиница, этаж для курящих, — объясняет госпожа Огава. — Мы переехали сюда, когда она разорилась. Мой муж — инженер, конструктор скоростных поездов. Он принимал участие в расширении вокзала Синагава для включения магистрали «Синкансэн». Квартал развивается. Это здание снова станет гостиницей, к концу месяца предполагается закончить его переустройство, но пока мы здесь единственные жильцы.

Она смотрит на меня с порога, положив руку на ручку двери. Я чуть оглядываюсь вокруг, смущенная этой интимной обстановкой, представшей передо мной в свете лампы без абажура. Окон в комнате нет.

В конце коридора — открытая, в американском стиле, кухня. Почти все пространство занимают газовая плита и книжные шкафы. Из-за пыли на панорамном окне вид лежащего у наших ног мегаполиса размывается.

Госпожа Огава ведет меня обратно ко входу.

— Комната Миэко внизу, — говорит она, приоткрывая наполовину скрытую вешалкой дверь, которая выходит на бетонную лестницу. — Осторожно: чтобы включить свет, нужно спуститься.

Ее голос звучит гулко, как в пещере. Я следую за ней на ощупь, пока не чувствую под ногами резиновый пол. Влажность здесь еще выше. Неоновая лампа, потрескивая, загорается и освещает возвышение со стеклянными перилами

и яму за ним. Пологий спуск заканчивается отверстием для стока, где под углом стоит односпальная кровать.

Госпожа Огава кладет руки на перила.

— Это бассейн. Он не работал даже во времена, когда в доме была гостиница: плесень. С тех пор как мы спустили воду, тут безопасно. Миэко временно спит здесь.

Я наклоняюсь, чтобы лучше видеть. Вокруг кровати письменный стол, комод, коврик для йоги и гимнастический обруч, в зеркале отражаются двойники этих вещей. Перила лестницы продолжены пластиковыми кубами. Мне представляется тетрис — головоломка, в которой геометрические фигуры надо расположить по порядку, заполнив все место.

— Вы любите йогу? — спрашивает госпожа Огава.

Я отвечаю, что не знаю, поскольку никогда ею не занималась. Женщина качает головой.

Мы снова поднимаемся по лестнице. В кухне нас ждет девочка. Стрижка каре, шорты и желтая футболка. Когда она кланяется, приветствуя меня, челка приклеивается к потному лбу.

— Я купила с лососем, — говорит она матери, показывая лоток с готовой лазаньей.

Сейчас всего десять часов утра, но Миэко накрывает на стол, тогда как ее мать открывает устриц, разогревает лазанью в микроволновой печи и кладет нам с Миэко по большой дымящейся порции, а себе маленькую.

Госпожа Огава сняла пиджак. Футболка обтягивает ее ребра и два острых соска. На руке от плеча до запястья заметно проступает вена. Все у нее сухое, думаю я. Кроме пластин лазаньи — они соскальзывают по ее палочкам, и она снова ловит их, вороша розовый бешамель. Время от времени я ощущаю во рту более твердые кусочки, должно быть лосось. Миэко уже закончила есть. Откинувшись на спинку стула, она открывает и закрывает рот, как рыба.

Госпожа Огава вытирает губы и складывает салфетку.

—  Не могли бы вы еще иногда куда-нибудь водить ее?..

— Конечно.

— Я подумала… Для начала вы можете пойти поиграть.

— Хорошо.

На самом деле я не уверена, что правильно понимаю это слово по-японски. Так же как и по-корейски, оно может означать, кроме детских игр, еще и поход куда-нибудь с сотрудниками. Мне почти тридцать лет, детских привычек у меня нет, я не имею представления, чем развлечь ребенка в этом возрасте, и начинаю жалеть о том, что ответила на объявление. Я увидела его в Женеве на сайте филологического факультета токийского Университета София. «Ищу репетитора по французскому языку, женщину, носителя языка, для девочки десяти лет на летние каникулы в Токио». Я как раз собиралась ехать туда в августе к бабушке с дедушкой, намереваясь в начале сентября отправиться с ними в Корею, и боялась, что придется сидеть дома без дела. Госпожа Огава, сама преподаватель французского, была занята подготовкой к новому учебному году и хотела скрасить одиночество дочери. Мы условились, что я встречусь с Миэко несколько раз за время своего пребывания в Токио.

__________

Госпожа Огава скребет свою тарелку, глядя в мою.

— Вам не нравится. Возьмите устриц.

— Нет-нет, — говорю я, запихивая в рот большую порцию.

Но хозяйка забирает лазанью, и Миэко кладет передо мной устрицу. Моллюск, маленькая липкая кучка, сжимается. Я втягиваю его, задержав дыхание.

Удовлетворенная, госпожа Огава интересуется, где я остановилась. Недалеко отсюда, в десяти остановках к северу по линии Яманотэ, у бабушки с дедушкой. Я смущенно умолкаю. По-японски это прозвучало так, как будто они мне чужие. Чтобы сгладить это впечатление, я объясняю, что они корейцы и владеют салоном патинко в своем квартале, Ниппори.

— Маленький зал, — уточняю я. — Они управляют им больше пятидесяти лет, с тех пор как иммигрировали.

Миэко подходит к столу, роту нее уже не дергается. Госпожа Огава поднимает голову с