Читать книгу - "Жанна д'Арк - Марк Твен"

Судья продолжал настаивать, чтобы она подчинила свои деяния решению Церкви. Она сказала:

— Я подчиню их решению Господа нашего, Который послал меня. Мне кажется, что Он и Его Церковь нераздельны и что тут не может быть разногласий. — Потом она повернулась к судье и сказала: — Почему вы создаете препятствия, которым нет места?

Тогда Жан де ла Фонтэн указал на ошибочность ее мнения, будто церковь едина. Есть две церкви: Церковь Торжествующая, которая есть Бог, святые, ангелы и праведники, пребывающие на небе; и — Церковь Воинствующая, которую олицетворяют наш святый отец, Папа римский, наместник Божий, прелаты, духовенство и все добрые христиане и католики, — эта церковь пребывает на земле, руководится Святым Духом и не может заблуждаться.

— Согласна ли ты подчиниться решению Церкви Воинствующей?

— К королю Франции меня послала Церковь Торжествующая, пребывающая на горних высотах, и только этой церкви я дам отчет в своих делах. Церкви Воинствующей я ничего теперь не могу ответить.

Суд принял к сведению этот смелый отказ, чтобы в свое время извлечь из него пользу; а пока вопрос этот был оставлен, и началась долгая травля в прежнем охотничьем парке — они занялись опять феями, видениями, мужским платьем и тому подобными придирками.

После полудня сатанинский епископ занял председательское кресло и руководил самолично остальной частью судебного заседания. Под самый конец один из судей задал следующий вопрос:

— Ты сказала монсиньору епископу, что будешь отвечать ему, как самому Папе, нашему святому отцу; а между тем ты упорно оставляешь без ответа многие вопросы. Быть может, Папе ты отвечала бы с большей полнотой, чем монсиньору из Бовэ? Вероятно, ты сочла бы себя обязанной давать более обстоятельные ответы Папе, наместнику Бога?

И грянул гром среди безоблачного неба:

— Приведите меня к Папе. Я буду говорить ему все, что считаю нужным.

Багровое лицо епископа побледнело от замешательства. Если б Жанна знала! Если б она знала! Она подложила мину под этот мрачный заговор, и ей теперь ничего не стоило бы взорвать затеи епископа и развеять их по ветру; но она не знала этого. Она проронила свои слова по наитию, не подозревая, какая страшная сила таится в них, и некому было разъяснить ей, что она сделала. Я знал; знал и Маншон. И если бы она умела читать, мы могли бы надеяться послать ей как-нибудь весточку; но Жанна поняла бы только живую речь, а к ней никого не подпускали близко. И она продолжала сидеть, еще раз увенчанная лаврами победы, — сама того не зная. Она была страшно утомлена долгой борьбой или недугом, иначе она заметила бы впечатление своих слов и отгадала бы причину.

Много удачных ударов нанесла она, но это был самый удачный. Она воззвала к Риму. То было ее неоспоримое право. И если бы она продолжала настаивать, затея Кошона развалилась бы, как карточный дом, и он, в конце концов, потерпел бы беспримерно позорное поражение. Он умел дерзать, но у него не хватило бы дерзости противостоять этому требованию, если бы Жанна в нем упорствовала. Однако — нет: она, бедняжка, не знала, насколько этот могучий удар приблизил ее к жизни и к свободе.

Франция не была церковью. Риму незачем было губить эту посланницу Бога. Рим дал бы ей справедливый суд, а это обеспечило бы ее спасение. Жанна покинула бы этот суд свободная, осыпаемая почестями и благословениями.

Но не так было суждено. Кошон сразу перевел речь на другое и поспешил закончить заседание.

Когда Жанна удалялась медленной поступью, волоча тяжелые цепи, я почувствовал себя разбитым, ошеломленным; и я повторял про себя: «Так еще недавно она произнесла спасительное слово; она могла бы уйти на свободу; а между тем она идет на смерть; да, на смерть: я знаю, я чувствую это. Они удвоят стражу; они отныне никого не подпустят к ней, чтобы она не получила предупреждения и не повторила своих слов». Я пережил самый горький день за все это злосчастное время.