Читать книгу - "Екатерина Великая - Ольга Игоревна Елисеева"

«Решено было отправить Петра III в Голштинию, — писала фрейлина. — Князю Орлову и его брату, графу Алексею, пользовавшимся в то время милостью императрицы, поручили увезти его. В Кронштадте подготавливали несколько кораблей. Петр должен был отправиться с батальоном, который он сам вызвал из Голштинии. Последнюю ночь перед отъездом ему предстояло провести в Ропше, недалеко от Ораниенбаума… Приведу здесь достоверное свидетельство, слышанное мною от министра графа Панина… Как воспитатель Павла, он надеялся забрать в свои руки бразды правления во время регентства Екатерины, но его ожидания не сбылись. Та энергия, с которой Екатерина захватила власть, обманула его честолюбие, и он всю свою жизнь не мог забыть этого. Однажды вечером, когда мы были у него вместе с его родственниками и друзьями, он рассказывал множество интересных анекдотов и так незаметно дошел до убийства Петра III: „Я находился в кабинете у Ее величества, когда князь Орлов явился доложить ей, что все кончено. Она стояла посреди комнаты; слово ‘кончено’ поразило ее. ‘Он уехал?’ — спросила она вначале, но, услыхав печальную новость, упала в обморок. Потрясение было так велико, что какое-то время мы опасались за ее жизнь. Придя в себя, она залилась горькими слезами. ‘Моя слава погибла! — восклицала она. — Никогда потомство не простит мне этого невольного преступления!’ Надежда на милость императрицы заглушила в Орловых всякое чувство, кроме одного безмерного честолюбия. Они думали, что, если уничтожат императора, князь Орлов займет его место и заставит государыню короновать себя“»^[671].

Корабли, о которых вспоминала Головина, готовились для отправки в Германию голштинских гвардейцев Петра III. Возможно, на первых порах среди заговорщиков витала мысль отпустить на родину и свергнутого государя. Но она отпала уже 29 июня, когда Екатерина приказала привести в порядок комнаты в Шлиссельбурге.

Простим фрейлине мелкие неточности, неизбежные в мемуарах человека, который сам не был свидетелем событий. Из ее текста следует важная информация: обвинения в адрес Орловых распространял именно Панин, причем делал это методично, как сразу после убийства Петра III, так и по прошествии многих лет. Надо отдать графу должное: он сумел вплавить выгодную трактовку событий в сознание современников. Рассказ Рюльера — эхо разговоров в кругу Никиты Ивановича и Екатерины Романовны.

«Все сделали Орловы»

Следует понимать, в чем именно состоял интерес каждого из участников драмы. Такой хладнокровный, расчетливый политик, как императрица, не мог не задумываться о дальнейшей судьбе Петра III. «Мысль об убийстве если и приходила ей в голову, то наверняка сразу же была отвергнута, — рассуждал Каменский. — Цареубийство не вписывалось в ту систему моральных ценностей, на которую Екатерина собиралась опираться»^[672]. Как будто то же самое писала Дашкова, защищая подругу: Екатерина II «хотя и была подвержена многим слабостям, но не была способна на преступление»^[673].

Фридрих II, вначале назвавший нашу героиню новой Марией Медичи, намекая на сговор королевы с убийцей ее мужа Генриха IV, позднее пришел к иному выводу. «Рюльер ошибся, — сказал он графу Луи де Сегюру. — …Все сделали Орловы… Императрица не ведала об этом злодеянии и известилась о нем с неподдельным отчаянием; она верно предчувствовала тот приговор, который ныне изрекает против нее весь свет»^[674].

С отзывом Фридриха совпадает история, переданная женевцем Пиктэ, много лет прослужившим в доме Г. Г. Орлова сначала в качестве учителя французского языка, затем доверенного лица. В 1776 году новый французский посол М. Д. Корберон записал с его слов: «Рассказывая о кончине Петра III, он уверял меня, что императрица никогда не замышляла его убийства и узнала о нем только после его совершения. Орловы взяли на себя задачу заставить государя так рано покончить счеты с жизнью и царствованием… Это единственное преступление, в котором можно упрекнуть Орлова, и притом необходимое, так как в противном случае неизбежная гибель грозила как Орлову, так и императрице»^[675]. Если в сообщении женевца содержится доля правды, то вот слова, которыми Петр III мог вывести из себя офицеров охраны: дайте срок, я верну корону, и тогда ни Екатерине, ни Орлову не жить.

Однако бояться восстановления свергнутого самодержца на троне и отдать приказ о его убийстве — разные вещи. «Я не верю, — писал Беранже 23 июля, — что принцесса сия столь злосердечна, чтобы быть причастной к смерти царя. Но поелику глубочайшая тайна всегда будет скрывать от общества истинного вдохновителя ужасного сего покушения, подозрения так и останутся на императрице, которой достался плод от содеянного»^[676]. Золотые слова.

Шумахер попытался намекнуть на «вдохновителя»: «Нет, однако, ни малейшей вероятности, что это императрица велела убить своего мужа. Его удушение, вне всякого сомнения, дело некоторых из тех, кто вступил в заговор против императора и теперь желал навсегда застраховаться от опасностей, которые сулила им и всей новой системе его жизнь, если бы она продолжалась»^[677].

Мы согласны с подобными суждениями. Однако найдется немало людей, думающих иначе. Вернувшийся Бретейль писал 28 октября о Екатерине: «Ее жизненное правило таково, чтобы ни перед чем не отступаться, коль скоро решение уже принято, и она твердо уверена, что лучше совершить зло, нежели менять свои намерения. А тех, кто впадает в нерешительность, почитает она истинными глупцами»^[678]. Это сказано именно по поводу кончины Петра III.

Разброс суждений современников заставляет нас исходить не из моральных качеств Екатерины, а из соображений выгоды. Именно они, по мысли многих, красноречивее отсутствующих источников свидетельствуют в пользу виновности императрицы.

Исчезновение Петра снимало вопрос о его возможном возвращении на престол. Наиболее простой и безопасный способ уничтожить бывшего императора представлялся в ходе переворота, особенно 29 июня, после отречения, по прибытии в Петергоф. Здесь пьяная толпа солдат могла разорвать царя, к чему не раз показывала охоту. Винить было бы некого: подданные восстали и растерзали тирана. Расследование ограничилось бы наказанием некоторого числа нижних чинов.

Почему же такой удобный случай был упущен? Видимо, в тот момент Екатерина считала отправку в Шлиссельбург лучшим решением проблемы. Что касается ее оппонентов, обсуждавших способы устранения царя еще до переворота — сгорел на пожаре, заколот на прогулке, — то для них мгновенная смерть врага не представляла выгоды. Если бы император погиб 29-го, это укрепило бы позиции Екатерины — она осталась бы невиновной, ее нечем было бы шантажировать, вымогая ограничения власти в пользу сына или Совета.