Читать книгу - "Вашингтон - Екатерина Глаголева"

Рошамбо со своей свитой в это время тихо скользил на корабле по реке Делавэр. С берега послышались крики: Вашингтон махал им обеими руками сразу, зажав в одной шляпу, а в другой платок. «Де Грасс! — кричал он, не сдерживая своей радости. — Де Гра-а-асс!» Рошамбо велел причалить к берегу; они крепко обнялись.

День в Балтиморе тянулся нескончаемо долго из-за ненужных церемоний, а транспортных судов для солдат раздобыть так и не удалось. На следующий день рано утром он выехал в путь с адъютантом Дэвидом Хамфрисом и одним духом проскакал 60 миль до своего родного Маунт-Вернона. Он не был здесь шесть лет! Всё было знакомым — и новым, непривычным. Рабы высыпали навстречу хозяину, радостно крича и размахивая руками. Дома его ждали внуки, которых он никогда не видел: три девочки — Элизабет, Пэтси и Нелли — и новорожденный мальчик, окрещенный Джорджем Вашингтоном Парком Кастисом.

К вечеру следующего дня подтянулась свита — американская и французская. Марта Вашингтон, в простеньком домашнем платье, хлопотала, как и подобает радушной хозяйке, — стольких людей надо было накормить и разместить! Гости гуляли по саду вокруг дома. «Дом — сельская усадьба, красивейшая во всей Америке, — записал в дневнике Клод Бланшар. — Кругом множество хижин для негров, которых у генерала весьма довольно… Окрестности дома не плодородны, и деревья невелики. Даже сад бесплоден».

Вашингтон был удручен признаками запустения. Он разорен, совершенно разорен! Но Лунд сделал всё, что мог. Вашингтон с удовольствием осмотрел новое северное крыло дома и элегантную столовую, где можно было принимать высоких гостей. Именно там он устроил ужин 12 сентября, а уже на следующее утро выехал в Уильямсберг. Джеки Кастис набился к нему в ординарцы и уехал с ним.

В Уильямсберге состоялась встреча с Лафайетом, показавшаяся местным обывателям весьма эксцентричной: как сообщал в письме жене молодой юрист и полковник милиционных сил Джордж Таккер, маркиз «обхватил генерала обеими руками, тесно прижал его к себе и расцеловал от уха до уха, один или два раза… с таким пылом, с каким любовник целует свою милую после возвращения». Мимо дома, где остановился генерал, промаршировали ополченцы; все офицеры поднимались на крыльцо и пожимали ему руку. Вечером был устроен элегантный ужин, на котором оркестр исполнил увертюру из французской оперы. Сам Вашингтон ел мало: местный дантист доктор Джон Бейкер соорудил ему костяной зубной протез, крепившийся проволочками к еще сохранившимся зубам и державшийся на честном слове.

Между тем де Грасс прислал Вашингтону письмо, интересуясь, где же бродит его армия. Скоро осень, ему надо будет возвращаться! Армия в это время пробиралась по жаре через овраги, форсируя вброд, по пояс в воде, мелкие речушки, на каменистом дне которых лошади рисковали переломать себе ноги. Только в Аннаполисе их ждали суда, чтобы доставить морем в Чесапикский залив. В тот же день, 17 сентября, Корнуоллис отправил Клинтону письмо с требованием немедленно явиться на помощь: «Это место невозможно оборонять. Если Вы не вызволите меня как можно скорее, готовьтесь услышать худшее».

Де Грасс прислал за Вашингтоном, Рошамбо и их адъютантами лодку, приглашая их подняться на борт его флагмана — «Виль де Пари», самого большого военного корабля в мире, подаренного королю старшинами французской столицы. Адмирал тоже оказался немаленьким — шесть футов два дюйма, выше самого Вашингтона и старше его на десять лет. Заключив гостя в объятия, он расцеловал его в обе щеки и воскликнул: «Мой дорогой генеральчик!» Нокс и другие офицеры из свиты Вашингтона с трудом удерживались от хохота. В дальнейшем беседа приняла жесткий деловой тон: осада Йорктауна должна завершиться до 1 ноября — и точка.

Тем временем подтянулась армия, и 28 сентября Вашингтон выступил с ней в двадцатимильный переход до Йорктауна. Днем два человека умерли от теплового удара. Ночевали на опушке леса, под сенью ветвей, у журчащего ручейка. На следующий день для командующего поставили палатку и шатер, в котором он мог принимать до сорока человек за своим столом.

Корнуоллис окружил свои позиции десятью земляными редутами, вдававшимися в песчаный берег. Оттуда британцы видели неприятеля — французов справа и американцев слева. Американцы не умели вести осаду, поэтому к делу приступили их союзники — по всем правилам военной науки. С 1 октября Вашингтон и Рошамбо ежедневно обходили траншеи, следя за продвижением работ.

Второго октября британцы пристрелили 400 лошадей, которых было нечем кормить, и утопили туши в реке. Тяжелый запах от разлагающихся конских трупов повис над городом. Два дня спустя британские перебежчики рассказали союзникам жуткие истории про эпидемии, выкашивающие людей Корнуоллиса: не меньше двух тысяч лежат в лазаретах.

Саперные работы велись по ночам; завернувшись в плащ, Вашингтон бродил среди траншей, не открывая лица, и учился новому для него делу. Ночи стояли ясные и не по сезону теплые; британцы вели по позициям врага нескончаемый огонь из ружей и пушек, но генерал не обращал на него внимания. Однажды рядом с ним упало ядро, взметнув огромный столб песка. «Ничего себе!» — воскликнул капеллан Израэль Эванс, стряхивая песок со своей шляпы. «Возьмите ядро домой, покажете жене и детям», — посоветовал ему Вашингтон.

Первая линия укреплений была закончена к 9 октября. В знак уважения французы позволили Вашингтону первым выстрелить из пушки по британцам. Выстрел удался на славу: впоследствии выяснилось, что ядро срикошетило от нескольких домов и влетело в зал, где обедали офицеры, пронеслось над столами, перевернув несколько блюд, и угодило в человека, сидевшего во главе стола.

Саперы продолжали копать апроши, подбираясь к британским редутам. Канонада теперь не прекращалась ни днем ни ночью; в светлое время небо было усеяно черными точками ядер; в темноте по нему проносились огненные шары. Корнуоллис отправил душераздирающее письмо Клинтону, умоляя спасти его.

Наконец всё было готово к штурму. По решению Вашингтона один редут должны были атаковать французы, другой — американцы под командованием Лафайета. Гамильтон добился для себя чести вести его отряд в атаку: Вашингтон уступил его настойчивым просьбам, боясь показаться мелочно мстительным, хотя Лафайет хотел доверить эту роль своему ординарцу шевалье де Жима.

Вечером 14 октября главнокомандующий выступил с небольшой речью перед людьми Гамильтона, призывая их проявить твердость и мужество. По большей части отряд состоял из негров 1-го Род-Айлендского полка. Один из бывших рабов, Джеймс Армистед, оказал Лафайету неоценимые услуги в качестве лазутчика, пробравшись в лагерь англичан под видом сбежавшего невольника.

Штурм начался после артподготовки. Когда совсем стемнело и небо освещалось лишь пролетающими снарядами, Гамильтон со своим отрядом выскочил из траншей и побежал через открытое место. Для скорости было приказано не стрелять, а примкнуть штыки (тогда они вставлялись в дуло). Стоя на возвышении рядом с Линкольном и Ноксом, Вашингтон следил за этой драматической сценой. «Сэр, здесь слишком опасно, — сказал ему адъютант Дэвид Кобб. — Может, отойдете чуть-чуть назад?» «Полковник Кобб, — холодно ответствовал Вашингтон, — если вам страшно, можете отойти».