Читать книгу - "Иван III - Николай Борисов"

Не решившись начать переправу и вступить в бой с московской армией (в распоряжении которой, помимо крепких доспехов, вероятно, имелось и огнестрельное оружие), хан Ахмат сорвал досаду на брошенных своим воеводой жителях Алексина. Те затворились в крепости и стали смело отбиваться от наседавших со всех сторон татар. Но долго ли мог держаться этот отважный гарнизон? «И почаше изнемогати во граде людие, понеже нечим им битися, не бысть у них никакова же запаса: ни пушок, ни тюфяков (разновидность пушек. — Н. Б.), ни пищалей, ни стрел. И татарове зажгоша град, и людие же градстии изволиша огнем згорети, нежели предатися в руце поганых» (12, 440).

Героический Алексин погибал на глазах у всего московского войска, неподвижно стоявшего во всем своем сверкающем великолепии на левом берегу реки. Щадя московских воевод, летописец замечает, что они не могли прийти на помощь из-за водной преграды. Однако обмелевшая в июльскую жару Ока едва ли была непреодолимым препятствием для войск. Более вероятно другое: и московские воеводы, и братья Ивана имели строгий приказ великого князя — ни при каких обстоятельствах не переправляться на правый берег Оки. В противном случае русские войска утрачивали свое позиционное преимущество и легко могли стать жертвой одной из тех военных хитростей (например, притворного отступления), которые так любили применять татары. Нарушение приказа грозило воеводам суровой карой.

Расправившись с Алексином, хан стал размышлять над своими дальнейшими действиями. Он узнал о том, что перед ним стоит лишь часть московского войска, тогда как сам Иван со служившими ему касимовскими татарами и оба Андрея (младшие братья Ивана III) находятся с войсками ниже по Оке, угрожая зайти татарам в тыл. Идти на прорыв в такой ситуации хан счел неразумным. Столь же опасным было и дальнейшее пребывание возле сожженного Алексина. Разведка передала ему слух (пущенный из русского стана) о том, что служившие Ивану III касимовские татары, стоявшие лагерем в Коломне, якобы собираются подняться вверх по реке Осетр и напасть на тот лагерь в верховьях Дона, где хан, отправляясь в набег, оставил свою «царицу», а вместе с ней «старых и болных и малых» (12, 438).

Вовремя запущенная дезинформация попала на подготовленную почву. Памятный набег вятчан на Сарай весной 1471 года заставлял Ахмата постоянно оглядываться на свои тылы. Взвесив все, он приказал сворачивать лагерь и быстро уходить назад в Степь. На всякий случай хан увел с собой и московского посла Григория Волнина: в случае захвата русскими ханского обоза посол мог пригодиться для обмена.

Узнав об уходе «царя», Иван III послал вслед за татарами свои летучие отряды для сбора брошенного во время стремительного отступления имущества и освобождения пленных, которых гнали в арьегарде уходящей Орды (31, 298).

Когда стало ясно, что татары ушли далеко на юг, в глубину своих степей, Иван III объявил об окончании кампании. Воины стали разъезжаться по домам. Сам великий князь вернулся в Коломну, где распрощался с татарским «царевичем» Даньяром, который ушел вниз по Оке в свои владения. В воскресенье 23 августа государь торжественно въехал в столицу.

Так закончилось это примечательное «стояние на Оке», которое можно было бы назвать генеральной репетицией последовавшего восемь лет спустя «стояния на Угре». Победа Ивана III была обусловлена несколькими факторами: многочисленностью и организованностью московских боевых сил, хорошей экипировкой воинов, умелым использованием «психологического давления» на противника, наконец — самоотверженностью погибших в степи «сторожей», мужеством осажденного Алексина. Конечно, хватало и низости. Удивительно, но факт: воевода Семен Беклемишев, алчность которого погубила жителей Алексина, не только не понес наказания, но был оставлен на том же направлении. Через два года он уже ходил с великокняжеской ратью на пограничную литовскую крепость Любутск, взять которую, впрочем, так и не сумел…

Радость и горе, как обычно, шли рука об руку. Едва успев отпраздновать успешное отражение Ахмата, Иван вынужден был заняться печальными хлопотами. Из Ростова прилетела весть: тяжко занемогла мать, княгиня Мария Ярославна. Государь с братьями поспешил туда. Один лишь Юрий Дмитровский не смог поехать. Этого могучего бойца, которому едва перевалило за тридцать, свалил с ног какой-то внезапный и тяжкий недуг. В субботу 12 сентября 1472 года он скончался. Митрополит Филипп отправил к великому князю в Ростов гонца с печальной вестью и запросом: хоронить ли умершего немедленно или же дождаться возвращения братьев? До получения ответа митрополит повелел вложить тело Юрия в каменный саркофаг и поставить его посреди Архангельского собора — семейной усыпальницы потомков Ивана Калиты.

Так и стоял он там в течение четырех дней, этот корабль смерти, на котором отважному князю Юрию предстояло отправиться в бесконечное плавание по океану вечности.

Получив известие о смерти брата, Иван немедленно помчался в Москву. Должно быть, он и в самом деле был потрясен кончиной Юрия, с которым его связывало так много общих воспоминаний. Младшие братья последовали за Иваном. Преодолев 200 верст от Ростова до Москвы за полтора дня сумасшедшей скачки, братья Васильевичи в среду 16 сентября 1472 года уже стояли на похоронах Юрия Дмитровского.

Странная смерть Юрия увенчала довольно-таки странную жизнь. Дмитровский князь в свои тридцать с лишним лет не был женат и не имел наследников. Возможно, его браку препятствовал Иван III, не желавший появления новых ветвей на московском генеалогическом древе. Но кто станет размышлять о прошлом, когда будущее так ласково манит нас надеждами? Еще не смолкли печальные напевы панихиды, а братьям умершего уже не давал покоя заманчивый вопрос о дележе наследства. По старой московской традиции выморочные владения делились между всеми близкими родственниками усопшего. Однако уже Василий Темный стал нарушать это правило и целиком присвоил себе владения сначала одного своего умершего бездетным дяди (Петра Дмитриевича Дмитровского), а затем и другого (Константина Дмитриевича). Такая неуступчивость, естественно, ухудшила отношения Василия с его сородичами, галицкими князьями, и стала одной из главных причин династической смуты второй четверти XV века. Теперь на этот скользкий путь вступил Иван III. Он взял себе весь выморочный удел Юрия, который в завещании умышленно обошел этот щекотливый вопрос.

Зима 1472/73 года прошла спокойно. Работы по строительству нового собора на зиму затихли. За летний сезон 1472 года мастера успели возвести стены лишь на половину их высоты. Собор стоял посреди площади в виде огромной темной массы, упрятанной в клетку строительных лесов и припорошенной снегом. Изнутри каменной коробки трогательно выглядывала главка временной деревянной Успенской церкви, в которой совершалось богослужение над гробницей святителя Петра.

Весна 1473 года запомнилась москвичам новым опустошительным пожаром. В воскресенье 4 апреля, поздно вечером, в Кремле ударили в набат. Огонь начал свой страшный путь у церкви Рождества Богородицы, возведенной в 1393 году вдовой Дмитрия Донского княгиней Евдокией. Отсюда он пошел гулять по всему Кремлю, не щадя ни храмов, ни амбаров, ни боярских теремов.

Вновь, как и в июле 1471 года, Иван III сам бросился в бой со стихией. Под его началом слуги сумели спасти от пламени княжеский дворец. Однако находившийся неподалеку дворец митрополита выгорел полностью. Помимо этого сгорел княжеский и городской «житные дворы», где хранились запасы продовольствия, двор удельного князя Бориса Васильевича Волоцкого, а также деревянные покрытия крепостных стен и башен.