Читать книгу - "Англия и Франция. Мы любим ненавидеть друг друга - Стефан Кларк"

По плану Черчилля основные французские силы под командованием Леклерка (полное имя Филипп Леклерк де Отклок; концовку обычно не произносят, возможно, потому, что она переводится как «высокий волдырь») должны были придти в Нормандию в начале августа. Вторая танковая дивизия Леклерка насчитывала 14 000 солдат, включая 3600 североафриканцев и 3200 испанских республиканцев, и формально находилась в подчинении американского генерала Патона, хотя позднее выяснится, что ее настоящим командиром был де Голль.

Бросок союзных войск в сторону Германии планировался, по очевидным географическим причинам, значительно севернее Парижа[117]. Теоретически союзники, если бы перешли Сену и подошли к бельгийской границе, могли бы отрезать оккупационную армию Гитлера и опередить Сталина и коммунистов в гонке на Берлин («холодная война» уже началась во всем, кроме названия).

Однако это категорически не устраивало де Голля. Он понимал, что ему необходимо добраться до Парижа как можно скорее, если он хочет править всей Францией. В столице становилось жарковато — 15 августа началась всеобщая забастовка, а следом за ней, через четыре дня, вспыхнуло восстание вооруженных сил Сопротивления Парижского района — пестрой, разобщенной гражданской армии, которую возглавлял коммунист Анри Роль-Танги, или просто «полковник Роль».

Де Голль никак не мог допустить, чтобы Роль присвоил лавры победителя, а заодно и столицу: благодарность размахивающих флагами нормандцев ничего не значила, если Париж освободили бы коммунисты. Так что в очередной раз общая стратегия союзников отошла на второй план, пропустив вперед интересы де Голля и (как он утверждал) Франции.

Тем временем генерал Эйзенхауэр был полностью занят преодолением отчаянного сопротивления нацистов, с которым его войска встретились в Северной Франции, поэтому де Голль пригрозил послать одного Леклерка с его маленькой армией на Париж, если союзники не согласятся прервать наступление и освободить город. Смелый, но плохо проработанный план де Голля привел бы к уничтожению ценных танков Леклерка (которые на самом деле были американскими машинами), поэтому Эйзенхауэр согласился поддержать французов большими силами американской пехоты и — по-спортивному — позволить Леклерку первому войти в город.

Гонка началась. Де Голль приказал своим людям наступать на Париж как можно быстрее, чтобы украсть у коммунистов победу. И Леклерк ударил по городу с юга, непреднамеренно выбрав направление, на котором немцы сосредоточили основные силы. И это привело к тому, что не только Леклерк увяз, но и немцы встрепенулись, поняв, что грядет большая атака.

Французы отошли и попробовали подойти к городу с запада, но и тут их задержали — правда, на этот раз жители западных пригородов, которые вышли навстречу танкам и закидали их цветами, вином и зацеловали танкистов. Потеряв терпение с Леклерком, американцы объявили, что атакуют немцев на юге всеми имеющимися силами, а потом маршем войдут в город, и если француз к этому времени не будет во главе освободителей, это уж его головная боль. Ультиматум прозвучал вечером 24 августа.

Боясь подвести де Голля, Леклерк попросил своего капитана, Раймона Дронна, возглавить небольшую группу из трех бронемашин и трех танков и, полагаясь на знание города, прорваться обходными путями через юго-западные пригороды. И приказал быть в центре Парижа той же ночью.

Приказ Раймон Дронн выполнил, хотя знание местности не особо ему пригодилось — Дронн вообще-то не был парижанином, а большинство его ребят были испанцами. Но они благополучно добрались до Отель-де-Виль (ратуши) незадолго до полуночи, и Нотр-Дам приветствовал их колокольным звоном. Все парижане знали, что означает этот звон, включая немцев, которые защищали городские окраины; они отступили ночью, позволив основным силам Леклерка триумфально войти в город.

Нацистский губернатор Парижа, Дитрих фон Холтитц[118], сдался полковнику Ролю и генералу Леклерку 25 августа на вокзале Монпарнас и приказал 17 000 немецких солдат прекратить сопротивление.

Триумфатор де Голль прибыл в Париж двадцать пятого числа и объявил себя главой Временного правительства Французской республики; он возражал против того, чтобы имя полковника Роля появилось в официальном документе о капитуляции Германии. Генерал вернулся в свой прежний кабинет в военном министерстве, а оттуда пешком прошел в Отель-де-Виль, откуда официально установил военный контроль над городом. Его пригласили выйти на балкон и провозгласить возврат Республики, но он отказался, сказав, что оставался лидером Франции в течение четырех лет и ему нет необходимости что-то провозглашать.

Именно в Отель-де-Вилль он произнес еще одну знаменитую речь, декларацию «Освобожденный Париж», в которой, ни словом не обмолвившись о том, что войска Черчилля и Рузвельта еще ведут бои за стратегически менее важные районы Франции, объявил, что Париж освобожден «французским народом с помощью армии Франции, при поддержке и помощи всей Франции, сражающейся Франции, единственной Франции, настоящей Франции, одной только Франции».

Генерал пошел еще дальше. При встрече с членами британского УСО — ребятами, которые координировали деятельность Сопротивления, — он попросту попросил их покинуть Париж. Он сказал: «Здесь вам делать нечего». Другими словами, прощайте и спасибо за чай.

На следующий день де Голль возглавил шествие по Елисейским Полям, в сопровождении Леклерка и толпы борцов Сопротивления. Танки Леклерка остались припаркованными возле Триумфальной арки — де Голль не хотел устраивать полномасштабный военный парад. На самом деле танки вообще не должны были там находиться, потому что Эйзенхауэр приказал им вернуться в строй, в союзную армию, после того как сделают свою работу в Париже. Де Голль разрешил Леклерку игнорировать приказ и вдобавок постановил, что американцы не имеют права участвовать в его параде победы.

Это был великий день де Голля, и в народной памяти навсегда запечатлелись моменты, когда он пересекал площадь Согласия и вдруг прогремели снайперские выстрелы, и потом все повторилось, но уже у собора Нотр-Дам. В обоих случаях практически все, солдаты и штатские, кинулись врассыпную в поисках укрытия — все, кроме де Голля. Циники предполагают, что выстрелы были «домашней заготовкой», но, скорее всего, де Голль просто чувствовал себя неуязвимым. Это был миг, ради которого он жил, начиная с того дня в июне 1940 года, когда Уинстон Черчилль подтолкнул его к микрофону Би-би-си, и ни один трусливый снайпер не мог его испортить.