Читать книгу - "Милорадович - Александр Бондаренко"

Кстати, что не очень известно, «…в сражении под Тарутиным Псковский драгунский полк, опрокинув французских латников, надел неприятельские кирасы, в коих и продолжал бой. В уважение подвигов Псковских драгун государь назвал их кирасирами, и они сохранили также во всю войну приобретенные ими французские желтые и белые латы»^[1141].

Хотя итоги сражения были достаточно скромными — противник потерял до 2800 человек убитыми, в том числе двух генералов, порядка 1200 пленными, 38 артиллерийских орудий и один штандарт — но это была победа. Потери русских, убитыми и ранеными, не превышали полутора тысяч человек^[1142].

«Под вечер 6 октября армия возвратилась в Тарутино. Милорадович расположился при Винькове на том месте, где был лагерь Мюрата, и, таким образом, в первый раз мы стали на отбитой у неприятеля земле. На другой день в лагере служили благодарственный молебен. Князь Кутузов слушал его в полковой церкви Гвардейского корпуса, куда принесен был образ Смоленской Божьей Матери. Отбитые у французов пушки привлекали массу любопытных. С тех пор, как начались наши войны с Наполеоном, с 1805 года, нигде не отбивалось у него такого большого количества орудий, как при Тарутине»^[1143].

«Вчерашнее дело во всех отношениях удачно. Милорадович командовал частью пехоты, почти всей кавалерией и гвардией… Когда-нибудь при удобнейшем случае я сообщу тебе подробнейшее описание действий войск под начальством генерала Милорадовича. Не знаю, почему большая часть знаменитых подвигов этого генерала не означена в ведомостях; но он, как я заметил, нимало этим не огорчается. Это значит, что он не герой "Ведомостей", а герой Истории и потомства», — писал другу Федор Глинка^[1144].

Действительно, Михаил Андреевич не утруждал себя подробным описанием собственных подвигов на бумаге.

Вот еще один момент, отмеченный все тем же внимательным Глинкой: «Вчера приехал к нам из Пажеского корпуса сын Г.П. М… ча^[1145], о котором я тебе столько раз писал и которого благорасположение ко мне поставляю в великой цене. Сын его, племянник генерала нашего, — прекрасный, благовоспитанный молодой человек. Я душевно рад, что он остается у нас. Теперь он был вместе с нами и в первый раз отроду видел поле сражения, где хотя замолкли громы, но еще не обсохла кровь. Генерал приказывал ему смотреть на все внимательнее, чтобы привыкать к ужасам войны. В самом деле, посинелые трупы, кровью и мозгом обрызганные тела, оторванные руки и ноги, в разных местах разметанные, должны возмущать мирные чувства кроткого юноши, пока не привыкнет он к таковым плачевным, но необходимым позорищам»^[1146].

Предпринятая Михаилом Андреевичем система воспитания юного офицера заслуживает внимания…

«9 числа генерал Милорадович, объехав после сражения, велел собрать все тела наших солдат, отдав на сей случай приказ такого содержания:

"Тела храбрых победителей собрав, похоронить у ближайшей церкви, в одном месте с приличным по Христианству обряду, и, водрузив крест на общей могиле, отпеть над оной панихиду, при которой быть желающим из каждой роты по нескольку человек. У подножия креста выжечь следующие слова: 'Здесь погребены тела православных Российских воинов, с честью умерших победителями на поле сражения в Отечественную войну 6 октября 1812 года'— сей крест поручается сделать и поставить дежурному штаб-офицеру господину майору Павлову"»^[1147].

…В тот самый день, когда дрались у Тарутина, случилось то, чего ждала вся Россия: «Система, принятая Его Величеством и князем Кутузовым, не отвечать более на предложения Наполеона и избегать излишних столкновений в поле, дала вскоре благие результаты. 6/18 октября началось отступление великой армии, и 9/21 уже все французы покинули Москву…»^[1148]

«В день сражения [при Тарутине] неудача всеми обходными корпусами прибыть вовремя на те пункты, где предполагалось каждому, раздражила Кутузова до чрезвычайности. Началась атака, неприятель побежал… Вдруг приезжает урядник Жиров… он привез перехваченное предписание Бертье к г. д'Аржану^[1149], чтобы немедля все тяжести шли к Можайску. Вот обстоятельство, которое укрепило Кутузова в истине, что Наполеон решительно ретироваться будет, но куда и в какое время, было ему еще неизвестно. Опасение, не обходит ли он нас по дороге к Калуге, — вот что занимало старика, и в этом тайном совещании собственно с собою (ибо ни одного лица из генералов его штаба не было тут) он решился не преследовать. Упорство его было непонятно, негодование всех чрезвычайно. Кутузов молчал. И здесь оправдалась его предусмотрительность. Вскоре потом Беннигсен, Милорадович, Толь, Коновницын, Ермолов — все явились с одной просьбой, чтобы дозволить преследовать. Вот его слова: "Коль скоро не умели мы его вчера живым схватить и сегодня прийти вовремя на те места, где было назначено, преследование сие пользы не принесет и потому не нужно, — это нас отдалит от позиции и от операционной линии нашей". Тут же на месте сам приказал движение всем корпусом, а Дохтурову велел идти к Боровску, но не прежде, как сваривши кашу солдатам»^[1150].

«Наши гвардейские офицеры пустили на счет Наполеона красное словцо, будто он, выступая из Москвы, сказал о Кутузове: "Та routine m'a deroute"^[1151]»^[1152].