Читать книгу - "Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев"

«Днём я уже пришёл сюда, на квартиру. И он здесь лежал, накрытый простынёю.

Здесь уже были писатели, поэты. Все ходили с очень горестными лицами. Один стоял, задумавшись, у стола. Другой, опираясь о стул, стоял с убитым видом. Третий плакал.

И тут же рядом шло какое-то заседание. Это очень характерно для РАППа. Я не помню, кто именно был, но какие-то вопросы уже разрешались – не в связи с похоронами, а о самом факте самоубийства, как подавать в печати и т. д.

На меня сильное впечатление произвели двое – это Кирсанов и Пастернак. Меня потряс страшно вид Кирсанова. Он стоял взъерошенный, тут, у печки, и так плакал… совершенно безутешно… прямо как маленький ребёнок. Мне его страшно жалко стало тогда.

И второй – Пастернак. Я его видел в первый раз. И я его лицо запомнил на всю жизнь. Он тоже так плакал, что я просто был потрясён. У него длинное такое, лошадиное лицо, и всё лицо было мокрое от слёз – он так рыдал. Он ходил по комнате, не глядя, кто тут есть, и, натыкаясь на человека, он падал к нему на грудь, и всё лицо у него обливалось слезами.

Тут привезли кино, началась съёмка, и я уехал».

Галина Катанян:

«На подоконнике в Осиной комнате сидит знакомый мне по Тифлису журналист Кара-Мурза, никогда не бывавший в этом доме.

– А у рапповцев какая паника! С утра заседают. Подумайте – не успел вступить и уже застрелился, – говорит он, подходя ко мне.

Я молча толкаю его в грудь и, ни на кого не глядя, иду в Володину комнату. Он лежит на тахте, покрытый до пояса пледом, в голубой рубашке с расстёгнутым воротом. Ясный свет апрельского дня льётся на него».

Николай Асеев:

«Запомнился, например, приход конферансье Алексеева.

– Маяковский? Застрелился? – вскричал он, ещё входя в квартиру. – Из-за чего? Из-за кого? Неужели, правда, что из-за…? Подумаешь, Орлеанская Дева!

На это художник Левин, щетинившийся ежом, воскликнул:

– Да не Орлеанская Дева, а Орлеанский Мужчина!

И в этом случайном восклицании определилась характерность случившегося. Я запомнил это потому, что как-то внутренне согласился с Левиным в его товарищеском и горьком возгласе. Да, Орлеанский Мужчина, одержимый, безудержный, самоотверженный. Верящий самозабвенно в свою миссию защиты Родины-революции от всех врагов и недоброжелателей. И становящийся преданием сейчас же после первого своего появления.

А что он стал преданием раньше смерти, этого не надо доказывать: столько споров, столько шума вокруг имени не было ни у кого из поэтов при жизни. А после смерти? И после смерти он продолжал возмущать умы».

Приехал скульптор Сергей Дмитриевич Меркуров. Он был (с чуть изменённой фамилией) упомянут в поэме «РАБОЧИМ КУРСКА, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского». Размышляя о памятнике рабочим Курска, поэт написал: