Читать книгу - "Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг. - Владимир Шигин"

Подводя в 1925 году первые итоги шефской работы, нарком по военным и морским делам М. В. Фрунзе дал такую оценку комсомольскому движению на флоте: «Тысячи комсомольского пополнения, образовавшие ядро нового флота, заложили тот фундамент, на основе которого стала возможной вся дальнейшая деятельность. Результат – налицо. Советская Республика флот уже имеет». В словах Фрунзе отражена суть задачи комсомольского призыва – уничтожить революционное наследие старого флота и создать идеологически новый, уже не революционный, а советский флот.

В 1924 году в РККФ был установлен срок службы для матросов в четыре годы, поэтому сразу же был уволен целый ряд возрастов.

В январе 1926 года состоялась 8-я партийная конференция Черноморского флота, обсудившая важнейшие вопросы строительства флота и задачи повышения его боеготовности. Конференция отметила, что политико-моральное состояние личного состава высокое. Партийно-комсомольская прослойка на флоте к тому времени составляла уже 34,1 % всего личного состава. К этому времени на флоте уже не осталось матросов срочной службы, призванных до Кронштадтского мятежа и знавших об этих событиях не понаслышке. Именно в 1926 году удалось достигнуть полного изменения в политическом сознании матросов нового поколения. С революционными матросами в РККФ было покончено окончательно и навсегда…

* * *

Окончательно «единственно верный» официальный взгляд на причины кронштадтских событий в 1921 году был изложен в 1938 году в «Кратком курсе истории ВКП(б)». По версии его авторов, лозунг «За Советы, но без коммунистов» придумали меньшевики, эсеры, анархисты и белогвардейцы, связанные с представителями иностранных государств. Самому же мятежу способствовало ослабление парторганизации флота многочисленными мобилизациями. Тогда же появилась и версия об изменении социального состава матросов на кораблях Балтийского флота переродилась в идею о преобладании в Кронштадте «сырой крестьянской массы», а следовательно, и о крестьянской природе мятежа, выводя его на один уровень с антоновщиной и махновщиной. Но при всём недовольстве крестьян продразверсткой сами они, конечно, без организующей и направляющей силы меньшевиков и белогвардейцев выступить никак не могли бы. Такое представление о несамостоятельности широких масс вообще было очень свойственно советской историографии того времени, равно как и стремление везде и всюду для объяснения причин использовать тезисы о «кознях империалистов» и «вредительстве внутренней контрреволюции». Данная оценка Кронштадтского мятежа, по существу, стала нормативной как в «Истории КПСС», так и во всей последующей советской историографии.

В последующие годы эта версия стала единственно возможной для всей отечественной историографии. Какие-либо дальнейшие исторические, а тем более политические дискуссии о проблеме причин Кронштадтского мятежа и его альтернативной оценке были заведомо вычеркнуты из научной и общественной жизни СССР вплоть до конца 1980-х годов.

Отныне о Кронштадтском восстании вспоминали разве что историки и мемуаристы, причем последние по вполне понятным причинам вспоминали эти события исключительно в негативном свете.

Нашла свое отражение тема Кронштадта и в поэзии. Уже поднаторевший в матросской теме Эдуард Багрицкий в своем стихотворении «Смерть пионерки» пишет об этом лаконично, но, как всегда, невнятно: