Читать книгу - "Блаватская - Александр Сенкевич"

Блаватская, примеряя жизнь Даянанды на себя, надеялась, что ее будущее сложится как нельзя лучше. Слишком много общего было в их судьбах. Она сбежала от мужа в более молодом возрасте, чем индийский мудрец из родительского дома, и по времени почти столько же как неприкаянная слонялась по белому свету. Должно же и ее подвижничество, думала она, привести к искомому результату: широкому признанию выпестованной в долгих размышлениях идеи о главенстве трансфизического элемента в процессе эволюции человечества. Это был, как она преподносила своим последователям, ответ на узость мышления Дарвина, выстраданный ее скитаниями и бездомной неприкаянной жизнью в мире людей. В общем виде ответ этот вполне укладывался в рамки западного философского сознания, являясь компромиссом между положениями индусской метафизики и представлениями христианской теологии. В конкретном же своем виде, в исходных постулатах доктринерские рассуждения Елены Петровны представляли для христианских богословов абсолютную ересь. Итак, ее нонконформизм был налицо и по эмоциональной реакции окружающих сравним с вызовом обществу со стороны Даянанды. В Индии этот бунтарь-интеллектуал пошел против фанатичного и бездумного обожествления Вед. Даянанда относил к божественному откровению исключительно те тексты, которые не противоречили, по его мнению, «законам природы и правилам логического рассуждения»^[355].

У Блаватской были иные критерии отбора божественного и небожественного. Однако в среде благочестивых христиан она также была белой вороной. Единственное, что ее отличало от Даянанды, так это противоположное отношение к жизни. Он был рационалистом, она же — иррационалисткой. Ее привлекали тексты таинственные, маловразумительные и малоправдоподобные. То есть любые книги о чудесном и потустороннем, содержание которых противоречило бы здравому смыслу. Они-то как раз и были той канвой, по которой ее мысль вышивала ни на что не похожий многоцветный мистический узор. Вот почему теория Дарвина была для нее прямолинейной, черно-белой, примитивной и скучной. Он, как считала Блаватская, не увидел самого существенного в жизни человека. Его ошибка, как не уставала она повторять, заключалась в том, что Дарвин пренебрег особым характером развития сознания, не учел специфику умственной, творческой и наблюдательной человеческой деятельности на разных этапах эволюции. Ее сознание коробил биологический подход автора «Происхождения видов» к природе человека без учета его психических и духовных особенностей.

Блаватская часто выдавала желаемое за действительное. Это было вполне допустимо для дамы с развитым воображением и романтическими пристрастиями. В той глубине человеческого духа, куда она сама не раз с любопытством заглядывала, практически невозможно было отличить черное от белого, уродство от красоты, правду от лжи. Трудно было разобрать что к чему вовсе не из-за густого непроницаемого мрака или из-за недостатка знаний и опыта, а по глупейшей причине отсутствия точных критериев, с помощью которых оцениваются человеческие идеалы и реальная жизнь.

Блаватская называла Даянанду индийским Лютером, уверяя всех и каждого, что их взгляды совершенно совпадают^[356]. По крайней мере, они видели в Боге вечный и вездесущий Закон, известный под различными названиями и именами во всех религиях мира. В свою очередь, Елена Петровна недвусмысленно намекала, что Даянанда тесно связан с адептами Гималайского братства.

Она с восторгом писала мадам К. Р. Корсон: «Наше Общество выросло, милая сударыня, и из уродливого, всеми освистанного ребенка превратилось в исполина, в организацию, в рядах которой состоят тысячи членов и которая недавно примкнула к самому крупному эзотерическому братству „Арья Самадж“. В нашей организации теперь несколько тысяч индусов, а наш главный руководитель — свами (святой), чудотворец, Даянанда Сарасвати, крупнейший ученый Индии, самый выдающийся оратор, который буквально завораживает всех, кто приходит послушать его проповеди. Он приказывает нам приехать в Индию. В Индии насчитывается уже два миллиона членов „Арья Самадж“, и каждый день вступают новые. Наше Общество, цель которого — создание общечеловеческого братства, не только изучает психологию и оккультные науки, но является еще реформаторским. Мы решительно боремся против идолопоклонства всех видов и мастей, будь то в язычестве или в христианстве, ибо посудите сами, милый друг: вы же не станете отрицать, что святые православной и католической церквей — точно такие же идолы, как и боги индуистского пантеона?»^[357] Теософия, по мысли Блаватской, должна была бы уничтожить такие бессмысленные слова, как «чудо» и «сверхъестественное».

Елена Петровна была убеждена, что в природе всё естественно, да не всё известно. Она приготовилась к открытию сокровенных сил окружающего мира.

Блаватская и Олкотт удвоили свои усилия для того, чтобы наладить добрые отношения также с другими восточными мудрецами. С необычайным рвением они вступили в переписку с двумя буддийскими монахами, жившими на Цейлоне, — с Сумангалом и Мегиттиватте. Последний прославился тем, что взял верх в трехдневных религиозно-философских дебатах над христианскими миссионерами. Его неожиданная победа основательно укрепила позиции цейлонских буддистов в противодействии как репрессивной политике колониальных британских властей, так и миссионерской деятельности христианских священников на острове.

Навсегда уходило время, когда в Индии и на Цейлоне любой каприз белого человека считался законом. Среди образованных индийцев и сингалезцев все реже и реже встречались люди с низко склоненной головой и вечно поддакивающим языком.

Однако радужным надеждам на тесное сотрудничество с «Арья Самадж» не суждено было сбыться. В скором времени Теософическое общество вернулось к своей автономии. Уже во время индийской поездки Блаватская и Олкотт с горечью обнаружили, что Даянанда трактовал священные тексты индуизма — Веды и шастры — не как мыслитель, ставящий перед собой общечеловеческие цели и задачи, а как патриотически настроенный индус-националист, черпающий в ценностях своей религии силы для борьбы с британским (а шире — с западным) господством. Это прозрение истинной сущности деятельности «Арья Самадж» пришло к Блаватской и Олкотту в Индии, а в Нью-Йорке они только и думали о сказочном путешествии в далекие края. Учитель Серапис Бей проинформировал их, что отплыть в Индию они должны, самое позднее, 17 декабря 1878 года.

Разумеется, одной мысли о встрече с адептами Гималайского братства было достаточно, чтобы у Олкотта тревожно забилось сердце. В предвкушении обрести тайны жизни он был готов претерпеть тысячу смертей и пройти через врата ада.

Он окончательно смирился с тем, что придется сменить удобное и безбедное существование в Нью-Йорке на опасную, полную лишений жизнь паломника. Однако радость будущего путешествия омрачалась тем, что Олкотт оставлял на произвол судьбы двух сыновей. К тому же он находился на грани окончательного разорения. В очередном письме Серапис Бей успокоил полковника тем, что о его жене и детях не стоит беспокоиться — его отсутствие пойдет им же на пользу. В дальнейшем на самом деле так и получилось. Сыновья Олкотта нашли высокооплачиваемую работу, а его бывшая жена снова вышла замуж.