Читать книгу - "Чапаев - Владимир Дайнес"

«В анонимках Зубарев настаивал, чтобы Аню убрали из дивизии, так как, мол, «не выяснено ее классовое лицо», может быть, комиссар подцепил барыньку; а тот факт, что она с Кубани, говорит о многом: не подослана ли она белыми?.. В конце концов, Фурманов вынужден был написать пространное письмо в Реввоенсовет Южной группы:

«Товарищи!

Разрешите мое весьма щекотливое положение. Один из декретов Совнаркома говорит о недопустимости мужу и жене работать в одной организации. Я работаю военным комиссаром 25-й дивизии. Жена, Анна Никитична Фурманова — Стешенко, заведует культпросветом этой же дивизии. Работай она слабо, я не щадил бы ни минуты и отстранил бы от работы. Но вижу обратное: до нее культпросвет почти не подавал признаков жизни, она же сумела организовать все его секции, а театральную наладила настолько, что стала возможной постановка пьес непосредственно на позиции в полках, а не только в штабах дивизии или бригад. Словом, работой я вполне доволен. Отзыв мой беспристрастен. Его могут подтвердить завполитотделом, помвоенкомдив и многие ответственные работники дивизии, знающие ее работу. Кроме того, она работает как организатор, как артистка в труппе, как фельдшерица, когда уезжает во время боев со мной на позиции. Она заменяет мне секретаря. От секретаря, предложенного мне еще 5-й армией (когда 25-я дивизия числилась в 5-й армии), я отказался, ибо постоянного дела ему нет, а попусту деньги платить не стоит. Этого секретаря замещает мне Анна Ник — на, получая, разумеется, только одно жалованье — как заведующая культпросветом. Михаил Васильевич в личной беседе дал мне свое согласие оставить ее при мне секретарем. Теперь я спрашиваю Нас, товарищи: 1) может ли она вообще работать здесь, в одной дивизии со мной; 2) может ли совмещать две должности, получая один оклад?».

Из Реввоенсовета очень скоро пришел ответ: «Высоко оцениваем работу Анны Никитичны, желаем дальнейших успехов…»

В письме П. Я. Брауцея говорится о «побоях», то есть о случаях рукоприкладства со стороны командира бригады Зубарева. О подобных случаях писал в своем романе «Чапаев» и Д. А. фурманов. Приведем отрывок из разговора возницы Гриши с комиссаром Клычковым:

— А меня не били? — обернулся Гриша. — Тоже били… да сам Чапаев единожды саданул. Что будешь делать, коли надо?

— Как Чапаев, за што? — встрепенулся Федор, услышав (н который раз!) это магическое, удивительное имя.

— А я на карауле, видишь ли, стоял, — докладывал Гриша, — что вот за Пугачами, вовсе близко, станция какая-то тут… забыл ее звать. Стою, братец, стою, а надоело… Што ты, мать i ною так, думаю, за паршивое дело это — на карауле стоять. Тоска, одним словом, заела. А у самого вокзала березки стоят, и на березках галок — гляжу — видимо — невидимо: га — гага… Ишь раскричались! Пальну вот, не больно, мол, гакать станете! (Спервоначалу-то подумал смешком, а там и на самом деле: кто, дескать, тут увидит, — мало ли народу стреляет по разным надобностям? Прицелился в кучу-то: бах, бах, бах… Да весь пяток и выпалил сгоряча… Которых убил — попадали сверху, за сучки это крылышками-то, помню, все задевали да трепыхались перед смертью. А што их было — тучами так и поднялись… поднялись да и загалдели ядреным матом. Кто его знал, что он у коменданта сидит, Чапаев-то. Выходит — туча тучей.

— Ты стрелял?

— Нет, — говорю, — не стрелял: не я!

— А кто же галок-то поднял, хрен гороховый?

— Так, видно, сами, — говорю, — полетели!

— А ну, покажи! — и хвать за винтовку. За винтовку хвать — а она пустая.

— Што? — говорит. — А патроны где, — говорит, — возьмешь, сукин сын? Казаков чем будешь бить, колода? Галка тебе страшнее казака? У, ч — черт! — да как двинет прикладом в бок!

Молчу, чего ему сказать? Спохватился, да поздно, а надо бы по — иному мне: как норовил это за винтовку, а мне бы отдернуть: не подходи, мол, застрелю: на карауле нельзя винтовку щупать! Он бы туда — сюда, а не давать, да штык ему еще в живот нацелить: любил, все бы простил разом…

— Любил? — прищурился любопытный Федор.

— И как любил: чем его крепче огорошишь, тем ласковее. Навсегда уважал твердого человека, что бы он ему ни сделал: «Молодец, — говорит, — коли дух имеешь смелый»…»

Заявления о самоуправстве Чапаева и расстреле им бойцов, отказавшихся идти в наступление, были не беспочвенными. Такие случаи были неоднократными в частях Восточного фронта не только по отношению к мадьярам (венграм), но и к представителям других национальностей. Еще накануне контрнаступления войск Южной группы армий председатель РВСР Л. Д. Троцкий издал 1 апреля приказ о гуманном отношении к перебежчикам и военнопленным: