Читать книгу - "Молодые и красивые. Мода двадцатых годов - Ольга Хорошилова"

Отсутствие в России женщин в брюках можно объяснить, во-первых, традициями – страна была на 80 % крестьянской и «баб в портах» здесь не любили и не понимали, а, во-вторых, строгие брючные костюмы считали чем-то чуждым, западным, близкородственным фашизму. Женщин в форме советская пресса превозносила, а женщин в цивильных мужских тройках бранила последними словами. Характерный сюжет опубликовала «Смена». Над фотографией закуривающих коротко стриженных девушек в брюках и пиджаках помещен красноречивый комментарий: «Студентки известнейшего американского университета в Колумбии ввели новую моду – мужские костюмы. Таким образом, женское неравноправие абсолютно устранено, и милые буржуазные дочурки массами записываются в боевые фашистские отряды для нападения на рабочих»^[85].

Цивильный мужской костюм приравняли к фашизму. Это отрезвляло. Это останавливало мужественных дам в их экспериментах. И даже те из них, кто предпочитал откровенно маскулинный стиль – блузы с отложными воротниками, галстуки со стальными штангами, запонки, строгие однобортные жакеты, кто коротко стригся и брил затылки, – даже такие никогда не надевали брюк. Нет их и на фотографиях той поры. Страх пересилил желание.

Но что не позволено обывателю, было допустимо в театре. Искусство травести, хорошо знакомое русской публике до революции, тихо вернулось на сцены кабаре. Оно совсем не походило на травести-постановки Парижа, Берлина и Лондона. Это была скромная, почти любительская пародия. Режиссер-экспериментатор Николай Фореггер поставил танец «Будбег» (название означало: «Бег конницы Буденного»). Его исполняла Лидия Семенова в костюме красноармейца, которая много позже так описывала представление: «[Я] была похожа на юношу-бойца. Быстрый по темпу танец был пронизан пафосом боя. Пригнувшись к седлу, юноша несся на горячем коне, рубил шашкой лозу, наносил удары врагу… Кончался номер ударно: после стремительного верчения юноша припадал на одно колено, целился и стрелял вдогонку врагу. После выстрела нэпманская публика приходила в панику, думая, что начинается очередная облава на спекулянтов»^[86].

Александра Павловна Богат, командир разведки 21-го кавалерийского полка 1-й конной армии.

Во время и после Гражданской войны она ходила в кавалерийской форме, предпочитая юбке стильные галифе

Фототипия 1927 года. Архив О. А. Хорошиловой

Образ девушки-комсомолки в кожанке и красной косынке часто встречался в прессе

Обложка журнала «Смена», 1924. Архив О. А. Хорошиловой

Чуть более парижским по стилю и смелым по исполнению был танец апашей, популярное в ранних советских кабаре и мюзик-холлах представление. Она, апашка, уличная проститутка, которую крутит в небрежном танце апаш, уличный хулиган и сутенер. Он эффектно одет, с толикой грязной романтики – несвежая сорочка, мятый пиджак, брюки-клеш, шарф и кепка. Такой образ был хорошо понятен советской публике. Похожие крутые парни сидели в зрительном зале, «терли» дела в кабаках и грабили прохожих в темных подворотнях. Иногда апашей играли женщины. На основе этого танца М. И. Загорская сделала номер «Песни улиц», с которым выступала на сцене московского мюзик-холла в 1924 году. Она исполняла партию апаша, одетая в соответствующий костюм. Журнал «Зрелища» назвал ее «лучшей в этом жанре»^[87].

Карикатура на современных маскулинизированных девушек

Журнал «Смена», 1928. Архив О. А. Хорошиловой

Советские модницы не решались носить брюки, однако некоторые позволяли себе бриджи-галифе, отправляясь на загородную прогулку

Фотография В. М. Коваленко, 1929.

Коллекция А. А. Классена (Санкт-Петербург)

Образ апаша проник и в костюмную моду. Женщинам было недостаточно чувствовать себя бойцами и рабочими, им захотелось примерить маску хулиганов, таких свободных, раскрепощенных, очень сексуальных. Короткие волосы они убирали под кепки с широким козырьком, грудь камуфлировали под мешковатыми пиджаками, туго затягивали широкий кожаный ремень, но вместо апаши-стых клешей надевали юбки. Апаш стал нашим, рабочим ответом буржуазному стилю garçonne.

В Европе и Америке женщины «омужествлялись», пока некоторые мужчины феминизировались. В советской России было много мужеподобных дам, но женственных мужчин наперечет. К их числу принадлежали, к примеру, молодые эксцентричные нэпманы-театралы, а также отпетые гашишисты. Борис Арватов набросал портрет одного из них: «У талантливого мальчика были подведены глаза, накрашены губы и напудрена вся физиономия»^[88]. Александр Абрамов поддерживал коллегу: «Ведь были и будут томные юноши с подведенными ресницами. И они, ведущие тайное знакомство с кокаином и теорией Уайльда, скажут мне – это же не эротика, а вы – дурак» ^[89].

Барышня в сорочке, галстуке, жакете и юбке. Волосы острижены под «боб»

1927 год. Архив О. А. Хорошиловой

Вполне вероятно, что в нэпманских кабаре выступали «женские имперсонаторы» – актеры-травести, бесподобно перевоплощавшиеся в красивейших женщин. Однако есть лишь косвенные факты, это подтверждающие. Многие оставшиеся в советской России прошли Первую мировую и побывали в военных лагерях. Некоторые вполне могли участвовать в лагерных постановках, в которых женские роли также играли мужчины, порой весьма искусно, с ужимками и кокетством, в прекрасном гриме и нарядных платьях. Снимков с этими сценами множество. Опыт лагерной травестии пригодился актерам, да и послевоенные огрубевшие зрители были вполне подготовлены к такого рода представлениям.