Читать книгу - "Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский"

господа из выезда были уже готовы. Гвардейцы в чистых бело-голубых сюрко поверх начищенных доспехов. Максимилиан вымыл главное его знамя. Сам был красив, как принц. Молодой знаменосец был спокоен. Он уже не в первый раз собирался участвовать в шествиях, а вот фон Тишель, Хайнцхофер и Хенрик заметно волновались, даже перед выездом, даже перед пыльной дорогой ещё раз почистили коней, а заодно проверили и блеск доспехов.

Отец Семион вырядился в одну из самых роскошных своих сутан, уже сидел в возке со впряжённой в него крепкой молодой кобылкой. Готовы были и два самых дорогих коня генерала, плясали уже от избытка сил под самыми лучшими сёдлами и покрытые отличными попонами. Но ехать всю дорогу он собирался, конечно, в карете и лишь у города сесть на коня. Бригитт тоже с ним собралась. Еду в дорогу взяла. Красавица оделась в синее платье, наверное, чтобы быть подстать генералу. Села напротив него, но была не совсем хороша, излишне бледна. Но для Волкова она всё равно была прекрасна.

— Раньше мне казалось, что вам зелёный к лицу, а теперь вижу, что вы и в синем хороши, — восхитился её видом Волков.

— Вам понравилось моё платье? — спросила Бригитт, по её лицу было видно, что ей по нраву его слова.

— Мне нравитесь вы в этом платье, — сказал генерал.

— Теперь бы утренней дурнотой его не перепачкать, — серьёзно сказала женщина, — уже изнемогаю от неё, мать Амелия говорит, что на половине срока должна закончиться, жду — не дождусь. Вы уж извините меня, мой господин, если не сдержусь.

— О том не беспокойтесь, сердце моё, я в жизни своей видел вещи много хуже, чем тошнота женщины, — он чуть наклонился и прикоснулся к её руке, — хотите, садитесь ко мне сюда.

— Нет, тут останусь, у окна, мне лучше к дороге лицом сидеть и у окна, — она чуть помолчала и продолжила: — Раньше я дерзка была, донимала Господа глупыми сетованиями на судьбу, теперь же благодарю его каждый день, не желаю себе судьбы иной, как только подле вас… Даже если и не женой вашей быть.

Сказала и отвернулась к окну, кажется, чтобы скрыть слёзы.

Он хотел это сделать после, но тут не сдержался, полез в кошель и достал оттуда рубин, что подарил ему ландаман земли Брегген. И сказал:

— Это вам, сердце моё.

— Мне?! — воскликнула красавица, но прекрасный камень брать не торопилась, лишь глядела на него.

— Вам, вам, — говорил генерал. — Берите же, камень редкой огранки, цвета редкого, величины и стоимости огромной. Тут булавка есть, как раз пойдёт к вашему платью.

— Ваша жена последние капли рассудка потеряет, если увидит его у меня. Нет, не возьму, не должно мне, — и снова она не брала рубин.

— Зачем мне он, если я не могу подарить его любимой женщине? Берите, или выкину его в окно, — без всякой веселости и с хмурым взглядом произнёс кавалер. — Берите и приколите себе хоть на платье или на чепец. А жена… Потерпит. Ей и так досталось моё имя, а детям её — имение, так пусть вам достанется хотя бы моя любовь.

Госпожа Ланге тут и не выдержала, взяла камень, но, к сожалению кавалера, даже не взглянула на изумительную вещь и, к радости кавалера, наклонилась и, взяв его руку, поцеловала её и заплакала. Она вытащила платок и, глядя в окно, то плакала, то порывалась его обнимать и целовать, а он, наклонившись к ней, просто держал её за руку.

Глава 48

Трубы, барабаны, колокола, толпы людей вдоль дороги… Да-да, всё это прекрасно, всё это производило впечатление, особенно на тех, кто раньше этого не видел, в этом не участвовал. Господа из выезда… О, для них это был праздник, они буквально цвели, сверкая доспехами, когда ехали следом за знаменосцем. А вот сам Максимилиан уже был спокоен, даже юный Курт Фейлинг, хоть и рад был проехать по родному городу под крики горожан, тем не менее совсем не волновался, лишь помахивал знакомым рукой да улыбался.

А у генерала, который уже всё подобное давно познал, это лишь вызывало досаду. Он желал побыстрее сесть в кресло да заняться тем, для чего он сюда и ехал, то есть делами, которых у него в городе было предостаточно.

Но он вида не показывал, так и проехал по всему городу, кланяясь горожанам и улыбаясь им. И остановился только у городской ратуши, где и был запланирован пир. Там-то его и ждали все видные городские персоны: люди из магистрата города, банкиры, главы гильдий и коммун, местные господа из старых фамилий, офицерство. Тут, помимо дружественных ему людей, людей, которых уже не в шутку называли партией Эшбахта, таких как родственники Кёршнеры, или как Фейлинги, или банкиры Райбнеры, или бывший бургомистр Виллегунд с другими городскими чинами, были еще и ни к кому не примкнувшие первый судья города Мюнфельд и глава Первой купеческой гильдии Роллен. Но что удивило более всего, тут были люди из так называемой партии графа, их было немало даже помимо временного бургомистра Гайзенберга, который должен был тут присутствовать по должности. Да, в городе всё переменилось, он это почувствовал сразу, как только городские головы стали говорить приветственные речи, и переменилось всё в лучшую для него сторону.

«Они будут целовать тебе руки…».

Он тоже ответил короткой благодарственной речью. А после, когда распорядитель пира и глава городской канцелярии Фехтнер спросил, кого он желает видеть подле себя, то генерал ответил:

— По правую руку от меня пусть сядет мой родственник купец Кёршнер с супругой, дальше пусть сядет епископ, а по левую руку от меня пусть кресло будет свободно.

— Свободно? — переспорил Фехтнер.

— Да, и приборы там не ставьте. Но особое внимание прошу вас, друг мой, уделить госпоже Ланге, это дама в синем платье…, — Волков стал озираться, чтобы найти Бригитт.

— Я прекрасно понимаю, о ком вы говорите, господин кавалер, — успокоил его распорядитель, — госпожу Ланге я посажу сразу за пустым креслом, она будет сидеть с вами рядом.

Волков улыбнулся и в благодарность дружески положил ему руку на плечо, на что распорядитель ответил поклоном.

Пир должен был продолжаться до вечера и плавно перейти, как водится, в бал, а генерал не хотел тратить ни дня на глупые развлечения, он уже сегодня хотел провести несколько бесед с местными нобилями. Поэтому он и просил оставить один стул рядом с собой свободным.

«Ах, какой же он молодец, этот новый епископ города Малена,