Читать книгу - "Фаворит - Валентин Пикуль"

Сечь как и гайдамаки, Румянцева заботила; утром он выехал к Днепру, на правом берегу догорало зарево — это опять подпалили усадьбу панскую. В жестокости непримиримой уже разгоралось пламя народной войны — колиивщины (от слова «колий» — повстанец).

Интуицией солдата Румянцев ощущал близость битвы.

— Кажется, — сказал король Репнину, — вы хотите, чтобы я жил с пожарною трубою в руках, заливая возникающие пожары. Вот вам расплата за вашу дерзость: в могилевском Баре возникла новая конфедерация, и в ней — Мариан Потоцкий, Иосиф Пулавский с сыновьями, Алоизий Пац и еще тысячи других крикунов. Лучшие красавицы страны снимают со своих шеек ожерелья, вынимают из ушей бриллиантовые серьги и все складывают на алтарь восстания. Будь проклят тот день, когда я стал королем…

Растерянность посла не укрылась от взора Якова Булгакова, который и подсказал ему — не мешкать:

— Прежде всего, князь, надобно срочно известить Обрескова о затеях барских конфедератов.

— Садись и пиши — Обрескову, затем Панину… А вечером будет ужин, надо пригласить коронного маршала Браницкого.

Франциск Ксаверий Браницкий усердно поддерживал тесный союз Варшавы с Петербургом. Маршал подбривал лоб и затылок, не изменял и костюму польскому.

— Посол, — сказал он Репнину, — безумцы в Баре все драгоценности, что собраны с красавиц наших, уже послали в дар султану турецкому, жаждая призвать на Подолию крымских татар. В ослеплении своем не видят из Бара, что землю нашу в какой уж раз вытопчет конница Гиреев крымских, а жен и дочерей Подолии татары на базарах Кафы, как цыплят, расторгуют…

Стол русского посла сверкал от изобилия хрусталя и золота, вина и яства были отличными. Репнин заговорил: трудно жить в стране, где Бахус и Венера суть главные советники в политике, а чувство здравого патриотизма заменяет католический фанатизм.

При этом он добавил, что султан Мустафа III достаточно благоразумен:

— И повода к войне у Турции ведь нету!

Эту тираду посла тут же оспорил легационс-секретарь Булгаков:

— Повод к войне, князь, может возникнуть нечаянно.

— Пожалуй, — согласился с ним Браницкий…

Его родная сестра, княгиня Элиза Сапега, была любовницей Понятовского. Николай Васильевич это учитывал; притушив свечи, он сказал в полумраке, что Элизу Сапегу отблагодарит:

— Если ваша ясновельможная сестра внушит его королевскому величеству, что спасение страны — в помощи русской армии.

— Я надеюсь, — отвечал ему Браницкий, — что Стась не будет возражать, если я возьму под свои хоругви компутовос (регулярное) войско. Я разобью конфедерацию Бара! — поклялся коронный маршал. — Но за это вы, русские, дадите мне право наказать разбойников-гайдамаков, тревожащих пределы Речи Посполитой.

Договорились. Репнин велел генерал-майору Кречетникову примкнуть к Браницкому. Русско-польские отряды двинулись в Брацлавское воеводство — на Бар! Страшные картины встречались им в пути: горели храмы православные, лежали мертвые младенцы и матери, на придорожных деревьях висели казненные в таком порядке: гайдамак, крестьянин, собака. Над ними конфедераты писали: два лайдака и собака — вера однако. Проскакивая на арабском скакуне, Браницкий своим высоким султаном не раз уже задевал пятки висельников:

— Трупы, трупы, трупы… Кто же пахать будет?

— Об этом в Баре не думают, — отвечал Кречетников…

Браницкий с компутовым войском примчался под стены Бара, и началась безумная сеча — ляха с ляхом. Бар был взят. Пулавский с остатками конфедератов бежал в Молдавию, где отдался под власть султана турецкого. А князь Мариан Потоцкий сумел прошмыгнуть в пределы Австрии, где Мария-Терезия, плача навзрыд, расцеловала вешателя гайдамаков, украинских крестьян и дворовых собак.

— Ваше величество, спасите вольности шляхетские!

— Это мой христианский долг, — уверила его императрица.

Коронованная хапуга, она потихоньку уже вводила свои войска в Ципское графство, принадлежавшее Польше. В сумятице событий никто в Европе даже не заметил подлой агрессии. Это был первый шаг к разделу Польши.