Читать книгу - "Трагедия 22 июня. Блицкриг или измена? Правда Сталина - Арсен Мартиросян"

Но и сравнивать в этом деле Жукова с Кутузовым тоже нельзя, ибо сдача Москвы в 1941 г., значила для нас куда больше, чем в 1812-м, когда она не была столицей. Жуков мог не знать того, что знал Сталин и что стало всем нам известно значительно позже: с падением Москвы против нас на Востоке выступала Япония, и воевать в то время сразу на два фронта…

Рассказанное Головановым подтверждается выступлением перед читателями генерала армии С. М. Штеменко. Вот отрывок из стенограммы: «Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе к линии обороны. Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу. Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он займет его место».

Я (т. е Ф. Чуев. — А. М.) согласен с Головановым, что приведенные эпизоды не принижают роли Жукова в Московской битве, но дополняют общую картину критической обстановки, когда решалась судьба человечества, и показывают Сталина» (конец цитаты из книги Чуева. — А. М.)^[300].

Да, дополняют, но не настолько, чтобы современники твердо уяснили себе, какой силы ума, какого величия духа, какой мощи лев стоял тогда во главе государства!

К сожалению, в издании 1998 г. Ф. Чуев по непонятным причинам в прямом смысле ополовинил этот важнейший для истории рассказ Голованова. В 1995 г. он был опубликован и следующем виде (поскольку под нож попала именно первая часть рассказа Голованова, привожу только ее) «Лопаты».

В октябре 1941 г, в один из самых напряженных дней московской обороны, в Ставке обсуждалось применение 81-й авиационной дивизии, которой командовал Голованов.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Сталин не торопясь подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что находившийся неподалеку человек слышал все.

Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного Совета ВВС. Он доложил, что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного фронта.

— Как у вас дела? — спросил Сталин.

— Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно его вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса (а это, между прочим, уже Горьковская область — А. М). А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.

Воцарилось довольно долгое молчание.

— Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? — не повышая голоса, сказал Сталин.

— Сейчас. — И снова молчание. — А какие лопаты, товарищ Сталин?

— Все равно какие.

— Сейчас… Лопаты есть, товарищ Сталин.

— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перкуткове, а я остаюсь в Москве (как свидетельствуют многие, именно в те дни Сталин так и сказал: «Остаюсь в Москве, с русским народом»! И еще одно свидетельство — в те же дни Сталин ясно сказал, что если немцы и войдут в Москву, то только через его труп! — А. М.)— До свидания. — Он произнес все это спокойно, не повышая голоса, без тени раздражения и не спеша положил трубку. Не спросил даже, кто именно ставит такие вопросы, хотя было ясно, что без ведома командующею фронтом Жукова Степанов звонить Сталину не стал бы»^[301].

Что из этих двух половинок одного и того же рассказа следует, тем более в сочетании со свидетельством Штеменко?! Во-первых, что Жуков как минимум дважды предпринимал такие попытки — через не имеющего никакого отношения к подобным вопросам какого-то корпусного комиссара, второй раз — через генерала Соколовского. Что называется, не мытьем, так катанием с передовой, хотя другим выдавал, причем в самых грубейших формах, приказы стоять насмерть.. Во-вторых, в обоих случаях Жуков, по сути дела, подставлял головы других, хотя был обязан сам докладывать об этом Верховному главнокомандующему. Уж что-что, но субординацию-то он должен был знать…

Вопрос об обороне Москвы стоял тогда чрезвычайно остро, и, не приведи Господь, уже через полчаса после отъезда командующего об этом знали бы в войсках фронта — окопный «беспроволочный телеграф» разнес бы эту весть в мгновение ока, и что потом было бы, трудно себе представить даже в кошмарном сне! Не говоря уж о том, что в случае самовольного переезда штаба фронта Сталин в той ситуации и впрямь мог башку свернуть, расценив это, по условиям военного-то времени, как предательство! И был бы абсолютно прав! В-третьих, только исключительная принципиальность, сознание своей личной ответственности за судьбу Родины, мужество, а также чисто стратегические соображения, чем в совокупности и руководствовался в тот момент Сталин, предотвратили фактический развал фронта и паническое бегство командующего Западным фронтом, а в войсках это было бы расценено именно так!

На этом фоне рачительнейший контраст представляет реальное поведение простых солдат и офицеров при обороне Москвы. Командир батальона 73-го полка 316-й стрелковой дивизии (впоследствии — 8-й гвардейской имени И. В. Панфилова), сподвижник знаменитого генерала Ивана Васильевича Панфилова, казах Баурджан Момыш-улы, получив новую карту, взял ее и со словами «Нам больше не понадобится ориентироваться и изучать местности восточнее Крюкова (его батальон там занимал оборону.— А. М.) — попросту отрезал всю ту часть карты, что показывала территории восточнее Крюкова! Да еще и приказал адъютанту сжечь отрезанную часть. Потрясающий своей безграничной верой в Победу России жест человека Востока!^[302]

Жуков же в последствии аж перед кинокамерой объяснял К. Симонову, что если бы штаб перенесли к Москве, то это подорвало бы в войсках уверенность в победе! (Этот фильм показывали но ТВ 31 января 1975 г.) А как же лопаты-то? А готовность Сталина заменить собой Жукова на посту командующего фронтом?

Однако не менее интересно и то, что же в тот момент делал в кабинете Сталина командир 81-й авиационной дивизии Галованов. Дело в том, что в результате встречи нелегального резидента ГРУ «Кента»^[303] с одним из ценнейших агентов советской разведки «Старшиной» в Москву поступило не на шутку встревожившее Сталина сообщение (судя по всему, оно не было первым).