Читать книгу - "От Балаклавы к Инкерману. Часть 4 - Сергей Ченнык"

Перемирие — временное прекращение военных действий, обеспечиваемое договором между воюющими сторонами. Во время Перемирия военное положение продолжается, право войны остается в силе. Перемирие, как все международные договоры, заключается верховной государственной властью. На театре войны этим правом пользуются по необходимости и военные власти, но заключаемые последними. Перемирия всегда специальны по своему предмету (уход за ранеными на поле сражения, похороны убитых, получение ожидаемых инструкций и т. п. неотложные нужды военного характера), краткосрочны (заключаются иногда всего на несколько часов) и территориально ограничены. Для них существует и особый термин — приостановка военных действий.

Это из Брокгауза и Эфрона. Другие почти не отличаются.

27 октября 1854 г. большая территория от Балаклавы до Инкерманских высот была усеяна телами людей и лошадей, павших в двухдневном бою. Если своих хоронить еще получалось, то таскать тела неприятельских солдат никто особенно не хотел. Да и своих всех похоронить не удавалось, так как большое их число оставалось или на территории, занятой противником, или на нейтральной территории, но в зоне огня артиллерии и стрелкового оружия. Оставить их там означало через некоторое время получить вблизи от занимаемой живыми людьми зоны десятки, сотни наполнивших воздух вонью, разлагающихся трупов людей и животных, а значит и смертельно опасный источник сумасшедшего «букета» страшнейших, во многом смертельных болезней.

Мародеров тоже никто не отменял, и оградить убитых от разорения, а раненых от грабежа хотели все.

26 и 27 октября оставались еще не преданными земле тела английских и турецких солдат на поле у Балаклавы. Убитых 26 октября русских солдат удалось частично захоронить (тех, кто был убит уже на английских позициях или рядом с ними). Но несколько сотен оставались лежать перед русскими позициями под огнем с обеих сторон (правда, как союзники утверждают, «грешили» исключительно русские артиллеристы). Это сомнительно, так как в эти дни уже действовал режим экономии боеприпасов и просто так пострелять по «разбегающимся мишеням» артиллерийские командиры позволить себе не могли.

28 октября по приказу Раглана к русским передовым кавалерийским пикетам выехал капитан Феллоу, адъютант квартирмейстера кавалерийской дивизии. Его сопровождал трубач 17-го уланского полка, у которого в руках была пика с надетым на нее белым флагом. Капитан подъехал к кавалерийским пикетам русских и вскоре туда же подъехали два русских офицера, прекрасно говорившие по-французски. Нужно сказать, что в России в то время английский язык был больше популярен среди морских офицеров, армейские же по старинке предпочитали французский. Поэтому незнание английского языка русскими офицерами, о котором иногда можно слышать как о признаке бескультурия «русских варваров», не более чем дань бытовавшим в то время традициям общества. В конце концов, французский был просто более модным.

Феллоу передал русским коллегам письма офицеров Бородинского и Бутырского полков, находившихся в плену, и список других пленных. В ответ просил предоставить аналогичные сведения об английских офицерах и солдатах, оказавшихся в русском плену после сражения у Балаклавы, и их состояние. Особенно волновало англичан положение иностранца, по собственной глупости (у Калторпа написано «по-дурацки») принявшего участие в атаке Легкой бригады и оказавшегося «в интересном положении»: не являясь военнослужащим ни одной из армий, участвовавших в войне, он имел такие же права на дальнейшее существование, как пленный пират, стоящий под реей, с которой уже свисает добросовестно намыленная петля.

Этим романтичным искателем приключений, нашедшим их на одну из своих частей тела в избытке, был сардинский офицер Джузеппе Ландриани, увязавшийся в атаку с 13-м полком и подобранный русскими на поле боя с тяжелым ранением, от последствий отдал душу Богу в 1858 г. Другим сардинцем, участвовавшим в этом бою, был лейтенант Джузеппе Говоне, которому повезло выбраться из сумасшедшей переделки с минимальным для себя ущербом.^[51] Правда, на его психике это безумие, похоже, все-таки отразилось: через 18 лет он пустил себе пулю в голову.

Третий иностранец, увязавшийся за Легкой бригадой, французский офицер штаба Раглана, благоразумно предпочел выйти из боя, не подвергая свою жизнь смертельной опасности.

Русский офицер вежливо принял бумаги и отправился к своему главнокомандующему. Феллоу остался с другим офицером и, по его воспоминаниям, провел время в вежливом общении, когда недостаток языковых познаний компенсировался взаимным угощением сигаретами. Через несколько часов появился офицер русского штаба, доставивший положительный ответ и разрешение на следующий день, 29 октября, для Феллоу прибыть к русским позициям у Балаклавы.

В этот день Феллоу прибыл к передовым пикетам русской кавалерии у Кадыкоя, где его уже ждали. Он получил подробные сведения об англичанах, оказавшихся в плену, в том числе их письма своим родным. Один из них, корнет Кловс из 8-го гусарского полка, сообщал своему брату, тоже офицеру этого полка, что к ним прекрасно относятся, никакого насилия не творят и они готовятся к отправке в Симферополь, а оттуда, по всей видимости, дальше, вглубь империи.

После небольшого обсуждения условий и согласования формальностей стороны получили возможность забрать своих павших и предать земле.